Геракл

Геракл оторвал Антея от матери его, Земли, и победил. Это ключ ко всем его подвигам. Человек мучительным усилием отрывался от вскормившей его природы и побеждал природное начало в себе самом. Этот подвиг запечатлен в мифах.

Экскурс в мифологию понадобился нам для того, чтобы развеять ещё бытующие представления о мифотворчестве как наивной попытке древних объяснить окружающий мир. Мифы в гораздо большей степени относятся к внутреннему миру, чем к внешнему, который лишь давал материал для символического самовыражения. С этой точки зрения мы не находим в мифах ничего наивного. Наоборот, они поражают уже недоступной современному человеку смелостью и глубиной постижения духовных проблем. Буквалистское прочтение подвигов Геракла как истории супермена или скитаний Авраама как древнееврейской хроники («нашей семейной истории», как любят говорить в Израиле) свидетельствует лишь о духовном оскудении людей технического века с его ущербной метафизикой.

Зевс превратил свою любовницу Ио в корову, которая кружным путем, через Кавказ и Босфор, бежала в Египет, где превратилась в богиню Исиду. Проще было бы сказать, что Исида была коровой (а ее муж Осирис — быком), но дошедший до нас поздний миф не может допустить такой бестактности. Ведь когда Ио-Исида была тотемической коровой, те из людей, с кем нельзя спариваться, отождествлялись с животными, на которых было наложено аналогичное табу (кстати сказать, даже эпизодическое спаривание с животными может привести к проникновению в человеческую популяцию дотоле неизвестных вирусов, распространяемых половым путем). Образы животных так прочно ассоциировались с сексуальными ограничениями, что вошли в генетическую память и до сих пор возникают как сексуальные символы в наших снах.

Тотемизм — это метафизическая система, в которой духовный мир получает внешнее выражение в виде символов, заимствованных из природного окружения. След тотемизма в генетической памяти еще угадывается в детском влечении к животным (своеобразное повторение истории рода человеческого в индивидуальном развитии), в ласковых прозвищах влюбленных (рыбки, птички, кошечки — в прошлом обычные тотемы), в сексуальной символике сновидений (редко достигающей откровенности «фольклорного» сна пушкинской Татьяны, где медведь служит посредником между нею и возлюбленным), в зоологической образности парнасцев и есенинской «деревенской» лирики, рождественских елках и священных деревьях гинкго у буддийских храмов.

В эпоху тотемизма формировалось нормативное — нравственное — отношение к природе, которое в дальнейшем, к сожалению, было значительно ослаблено, поскольку новые метафизические системы, развиваясь на удобренной тотемизмом почве, в то же время расчищали для себя место, подавляя и выкорчевывая культ попираемой природы. Развитие внутреннего мира и его обособление требовали смены символов, которая давалась не без усилий. Последствия этих подвигов все еще с нами.

Подвиги Геракла — это победы над наиболее распространенными тотемами — змеей, львом, быком (на Крите), собакой и лошадью (кони Диомеда, кентавры), причем на первый взгляд не относящаяся к этой теме очистка скотного двора Авгия тоже содержит тотемические аллюзии, поскольку на этом дворе содержались священные быки Гелиоса. Бык-производитель, вне сомнения, был самым могущественным тотемом, давшим начало многим верховным богам. Он был зооморфным заместителем Осириса (Аписа), Зевса, Посейдона (Таврия), Гелиоса и даже Диониса. Не только еврейский Иегова, но и другие боги мечтали избавиться от этого навязчивого образа. Отсюда тавромахия, выродившаяся в кровавый спектакль — корриду с ее сексуальными обертонами.

Не менее драматично складывалась история другого практически неистребимого тотема — змеи. Недаром Библия называет ее самым хитрым из всех живых существ. Еще основатель Афин Кекроп был наполовину змеей. Кадм построил Фивы на месте, указанном ему священной коровой, но ему тут же пришлось вступить в бой со змеем. Он посеял зубы змея и пожал распрю между его отпрысками, сам в конце концов превратившись в змею. Это метафора духовного перерождения завоевателей, которые, следуя за своими коровами в поисках новых пастбищ, вторглись в пределы племен, почитавших верховным тотемом змею. Междоусобные стычки между этими племенами дали пришельцам власть над новыми землями. Однако, восприимчивые к изощренной восточной метафизике, они со временем и сами приняли культ змеи.

Со змеем сражались древнейший герой Гильгамеш, хеттский бог грозы Те-шуб, его греческий заместитель Зевс, и, в одном из своих обличий, стреловержец Аполлон, названный по этому подвигу Пифийским (поскольку к нему перешли свойства поверженного тотема). Его жрица в Дельфах, Пифия, была, в сущности, прирученной змеей в человеческом облике. Геракл душил змей еще в колыбели.

Смена зооморфных богов гибридными полулюдьми-полуживотными, которые затем переходили в ранг чудовищ, отражает не только отчуждение от окружающей природы, но и извращение природных инстинктов (символом коего может служить Геракл в женской одежде). Змей, а также сфинкс символизировали порочность, инцестуальный грех.

Битва героев с кентаврами — самый популярный сюжет греческой мифологии. Птицы когда-то распоряжались судьбой, а позднее влияли на принятие решений через своих посредников-авгуров. Олимпийские боги еще долго ассоциировались с посвященной им птицей (орел Зевса, голубь Афродиты, сова Афины), зверем или деревом и превращались в животных, чтобы зачать полубога или героя, а иногда и кентавра.

Так Зевс в образе быка похитил Европу, родившую ему на Крите судей подземного мира Миноса и Радаманта. Впоследствии критянки, несмотря на запрет Афродиты, не могли устоять перед быками, а жена Миноса Пасифая родила от подобной связи Минотавра (все это нагромождение фантастических сюжетов имело лишь одну цель — погрести под собой воспоминание о критском культе быка). Скандинавский бог Локи, превратившись в кобылу, настолько вошел в роль, что родил даже не кентавра, а боевого коня. В более цивилизованных вариантах такого рода мифов животные уже не рождали, но вскармливали богов и героев, как коза — Зевса или волчица — Ромула и Рема.

Рассказывая о троянском разведчике Долоне, захваченном и убитом Одиссеем и Диомедом, Гомер не забывает упомянуть о том, что он был облачен в волчью шкуру, тогда как на Одиссее был шлем в виде кабаньей головы. За этой схваткой, возможно, стоит давняя вражда, поскольку кабан — древнейшее тотемное животное Аркадии, а волк (собака) — тотем арийцев, в частности, населявших Анатолию хеттов. В греческой мифологии священные собаки встречаются как на небе (созвездие Пса, бегущего за охотником Орионом), так и под землей (стигийские псы, сопровождающие богиню Гекату, чудовищные стражи Кербер и Орфо — тот и другой побеждены Гераклом). В храме Зевса на Крите находилась золотая собака, якобы охранявшая его в период кормления молоком козы Амальтеи. Однако, судя по интересу, проявляемому к этой собаке древними малазийскими царями Пандареем и Танталом, как раз она была объектом культа, узурпированного Зевсом. Щенков приносили в жертву как Гекате, так и хеттским богам. Об одном ирландском герое сказано: «Назван он Конхобар, будет он Конхобар» (т.е. песий). Несчастная Гекуба, потеряв сыновей, превращается в собаку. Строки Есенина можно отнести и к ней:

А когда чуть плелась обратно,

Слизывая пот с боков,

Показался ей месяц над хатой

Одним из ее щенков.

Вторгшиеся в средиземноморские страны арийцы, в том числе предки греков, оказались в окружении автохтонных тотемов и производных от них богов. Происходят заимствования, совмещения, контаминация признаков. Так, Аполлон, пожалуй, самая противоречивая фигура в греческом пантеоне, совмещает архаические черты бога солнца и индоевропейского волчьего бога. В качестве последнего Аполлон Ликейский враждует с пастушескими богами, сдирает шкуру с сатиров, преследует овечек-нимф (у Овидия образ волка возникает в связи с погоней Аполлона за Дафнией). Позднейшие наслоения превратили вражду Аполлона и сельского бога Пана в противопоставление высокого профессионального и низового самодеятельного искусства, городской и сельской субкультур (об этом ниже). На одном из крутых поворотов истории Аполлон-Люцифер был свергнут богом грозы.

Древние евреи находились под сильным влиянием культа египетского Осириса и вавилонского Мардука, животными заместителями (тотемическими предшественниками) которых были бык и телец. Несмотря на жестокие репрессии, евреи время от времени склонялись к этим культам. Стоило Моисею уединиться с богом, как его «жестоковыйное племя» взялось за изготовление золотого тельца. Иисус воспринял от соседних богов, египетского Аммона (в его овечьем воплощении) и ассирийского Оаннеса, символы агнца и рыбы, причем агнец фигурировал в жертвоприношении, а рыба — в связи с очистительными обрядами. Впрочем, тотемическая роль рыбы не ограничивалась семитским миром. Анаксимандр считал, что человек произошел от рыбы, а основатель христианства, при его значительной философской эрудиции, мог быть знаком с трудами милетской школы (вспомним также, что Одиссей и его спутники, плавая по «многорыбному» морю, рыбы не ели).

Библейский рай был садом, в котором мирно уживались хищные и травоядные животные, а человеку была предназначена роль хранителя. Его первой задачей было поименование всех живых существ. Участие яблока и змеи в грехопадении восходит к ушедшей в подсознание тотемической сексуальной символике.

Впоследствии, укоряя Иова в попытке утвердить превосходство над природой, бог произнес следующие знаменательные слова:

Вот бегемот, которого Я создал с тобою ...

Пронзишь ли копьями кожу его и рыболовною острогою голову его?

Положи на него руку твою и помни эту борьбу: впредь не будешь.

Полностью стереть следы тотемизма не могла даже великая реконструкция древних метафизических систем — их превращение в религии, т.е., по преимуществу, учения о нравственном совершенствовании человека.

Так, царица Майя, долгое время остававшаяся бесплодной, увидела во сне белого слона, который вошел в ее чрево. Рожденный после этого принц Сиддхарта в возрасте семи лет заметил птицу, схватившую земляного червя. «Увы, неужели все живые существа убивают друг друга?» — подумал принц. С этого момента началось его духовное просветление — превращение в Будду, который никогда не забывал о животных. Не только позаимствованная из Упанишад сансара способствовала сохранению нравственного отношения к природе, но и заповеди повседневной морали (например, оставленные принцессой Маликой, см. ниже) содержали религиозное осуждение жестокого обращения с животными.

Несколькими столетиями позднее Иосиф привел свою беременную жену в Вифлеем для переписи, а так как не было места в гостинице, то она родила в яслях, где младенец и находился до обрезания. После крещения сошел на него Святой Дух в виде голубя и повел его в пустыню, где был он «со зверями» (Марк, I, 13), искушаемый дьяволом, и ангелы служили ему. И кто такие ангелы, если не птицебоги, царство которых простиралось от Египта до Гватемалы?

В мистической иерархии ангелы ниже людей, так как не созданы по образу и подобию. В былые времена они входили к дочерям человеческим, находя их красивыми. Но эволюционируют и ангелы. Теперь они как бесполые существа служат образцом добродетели. Потому что унижение тотемов распространилось на все природное, ставшее синонимом низменного, непристойного. Переживаемый нами экологический кризис — в известной мере наследие того времени. Геракл, круша все вокруг, расчистил путь другому известному в Афинах борцу — Аристоклу, прозванному за могучее телосложение Платоном. Наша экология есть порождение нашей метаэкологии.

Но старые боги не сдавались без боя. Шла чехарда сексуальных революций и контрреволюций. Сократ клялся собакой. Киники называли себя собаками. Франциск из Ассизы провозгласил себя братом всех живых существ и проповедовал птицам. Вагант Архипиита Кёльнский утверждал, что борьба с природой — напрасный труд. Жан-Жак Руссо был другом природы. И, наконец, романтики XVII в. впервые поставили вопрос об охране природы, положив тем самым начало новому метаэкологическому циклу.