Прикованная

Прикованная

Бог-кузнец Гефест, желая уличить Афродиту в любовной связи с Аресом, соорудил волшебную сеть, которая сковала любовников. Громко позвал тогда хромоногий Гефест олимпийских богов засвидетельствовать позор беспомощной пары. И боги разразились тем неудержимым смехом, который мы называем гомерическим.

Если Афродита — богиня удовольствий, то почему считается необходимым держать ее в оковах, почему культ ее окутан покровом тайны? Почему мы до сих пор относимся с подозрением к антропологическим теориям, отводящим главную роль сексуальной сфере? Ведь размножение и есть главная функция всего живого.

Конечно, определенную роль могли сыграть христианские традиции, но половой стыд — явление более общее, имеющее природные корни (фаллические и скабрезные эпиталамическое обряды — это не природное, а ритуальное, метафизическое бесстыдство). Библейский первородный грех только предлагает объяснение — рационализацию — стыда, уходящего в подсознание и, следовательно, имеющего длинную эволюционную историю.

В животном мире половой акт совершается скрытно или открыто в зависимости от одиночного или стадного образа жизни, социальной иерархии, вероятности внезапного нападения и т. п. Во время полового акта животные наименее защищены от возможной агрессии со стороны конкурентов или хищников. В эволюционной истории обезьяноподобных предков человека наиболее уязвимым был период перехода от древесного образа жизни к наземному (сохранившийся в генетической памяти как тяготение к лесным опушкам и, возможно, преломленный в легенде об Эдеме с его деревьями жизни и познания). Скрытность полового акта могла возникнуть в этот период и позднее воспринять дополнительный смысл в связи с предупреждением близкородственных спаривании.

При скученном существовании в пещерах первыми объектами полового влечения почти неизбежно становились родственные особи, попытки сближения с которыми жестко пресекались старшими. В результате половое влечение прочно ассоциировалось с запретом как нечто предосудительное, постыдное. Негативные ассоциации могли, впрочем, возникнуть еще раньше, в младенческом возрасте, когда сосание и мочеиспускание, автоматически сопряженные с сексуальными ощущениями, насильственно прерывались по диетическим или гигиеническим соображениям. И, наконец, скрытность помогала избежать половой конкуренции, которая у животных обостряется при совершении полового акта в присутствии аудитории самцов, увеличивая частоту спаривании.

Половая конкуренция проявляется в форме турнирных боев, угроз, демонстраций силы и волевых качеств, захвата территории и т. п. и приводит к тому, что одни размножаются успешнее других. Возникает иерархия, в которой доминирующая особь (обычно самец, хотя может существовать и параллельная иерархия самок) реализует свои репродуктивные возможности, частично или полностью (как у домовой мыши) лишая остальных половой жизни. В иерархических сообществах публичный половой акт мог быть прерогативой одного лишь доминирующего самца, и даже в историческое время иногда еще оставался привилегией принца или императора (Нерона, например). У подчиненных особей подсознательный страх быть застигнутыми во время совокупления снижает половую активность и даже может быть причиной половых извращений.

Человек унаследовал половую конкуренцию от животных предков и, благодаря круглогодичной половой активности, превратил ее в постоянную доминанту социального поведения. В обществе из двух и более человеческих особей неизбежно возникает иерархия, для закрепления которой создаются органы власти, пишутся законы. Человек неизменно и уже автоматически оценивает себя по отношению к другим представителям того же пола.

При этом репродуктивный успех мужчины прямо зависит от числа половых связей: чем больше связей, тем больше генетический вклад в потомство. Для женщины такой зависимости не существует — число связей в общем случае не определяет частоту зачатий. Соответственно мужчина получает от природы гораздо более мощный стимул к половой конкуренции, которая побуждает его добиваться успеха на жизненном поприще. Это ведущий фактор физического, интеллектуального и технического прогресса (в частности, технический прогресс имеет исходной целью компенсировать природное неравенство людей; как говорят американцы, господь зачем-то сотворил одних большими и сильными, других — маленькими и слабыми, но мистер Кольт исправил эту ошибку).

В развитых иерархических структурах половая конкуренция принимает все более опосредованный характер. Крутые подъемы во сне и любовь к восхождениям наяву имеют сексуальную подоплеку. Однако, поднимаясь по социальной лестнице, человек все чаще жертвует репродуктивным успехом и в предельном случае вообще отказывается от половой жизни ради спортивных достижений, славы, богатства, власти. Происходит нередкая в эволюции подмена цели средством, которая проявляется также в стремлении к половым связям ради самоутверждения.

Половое самоутверждение в наиболее откровенной форме распространено среди молодых мужчин, делающих карьеру (примерно половина европейской литературной продукции, от Бенжамена Констана до Джона Брейна, посвящена этой теме), но в какой-то степени свойственна всем возрастам как компонент иерархического поведения наравне с половой ревностью, не менее универсальным мотивом человеческой комедии.

Ревность многослойна. Известная социологическая теория связывает это чувство с частнособственнической психологией: муж рассматривает жену как свое имущество и ревниво оберегает ее, тогда как любовник обычно не ревнует к мужу. Наверное, так и есть, но если речь идет о правах собственности, то дело обычно ограничивается штрафом (Гефест угрожает стребовать штраф с родителя супруги, т. е. Зевса, а другой ревнивец-собственник. Соме Форсайт, предъявляет счет любовнику).

Если разыгрывается настоящая трагедия, то не из-за имущества. Ведь ревнуют и животные. Табунный жеребец, сгорая от ревности, расходует столько энергии на борьбу с соперниками, что для кобыл ее уже почти не остается. В иерархическом сообществе ревность проявляет лишь доминирующая особь, остальные признают ее право на сексуальное предпочтение. У людей ревнует законный супруг, но не любовник, интуитивно воспринимающий в данной ситуации мужа (независимо от личных качеств последнего) как доминирующего самца, находящегося вне конкуренции. Сам став мужем, бывший любовник как бы повышает свой социальный статус со всеми сопутствующими психологическими эффектами, включая ревность.

Семья по своей биологической сущности есть средство защиты от половой конкуренции. Ее структура у разных видов зависит от особенностей полового поведения (и наоборот). В этой связи стоит отметить, что приматы вообще и люди в частности отличаются исключительным разнообразием структуры семьи. Первична для них, по-видимому, моногамия. Во всяком случае низшие приматы, ведущие большей частью ночной образ жизни, одиночны или моногамны. Среди обезьян японские макаки, например, заключают брачный союз на один сезон и в дальнейшем избегают друг друга, почти как близкородственные особи.

Полигамная семья формировалась параллельно в различных эволюционных линиях, причем у низших обезьян преобладает полиандрия (многомужество), у человекообразных — полигиния (многоженство). Африканским австралопитекам, непосредственным предкам человеческого рода, судя по отпечаткам ног, были свойственны значительные различия между самцами и самками в росте и весе. Такой резко выраженный половой диморфизм обычен среди полигамных видов (вес самца морского котика, например, может в несколько раз превышать вес самки). Как у животных, так и у человека, с конкуренцией мужских гамет связано увеличение половых органов, которое особенно заметно у полигамных видов в сравнении с моногамными, образующими постоянные пары (см. R.L.Smith, ed., Sperm competition and the evolution of animal mating systems. Orlando, Flo.: Acad. Press, 1984, 687). При переходе к моногамной семье половой диморфизм, как правило, сокращается, если только его не поддерживает побочная функция, прямо не связанная с половыми отношениями, например, разделение труда между полами.

Полигамная семья может реализовать все эволюционные преимущества, которые дает конкуренция гамет. При этом полигиния благоприятна для увеличения рождаемости и могла закрепиться в популяциях, численность которых подвержена большим колебаниям (в периодически засушливых зонах), тогда как полиандрия предотвращает перенаселение (число детей в семье не возрастает с числом мужей), в то же время обеспечивая заботу (всех мужей) о потомстве. Неустойчивость полигамии у человека, по-видимому, имеет как социальные, так и физиологические причины, среди которых не последнюю роль играет сопутствующее ей нарушение соотношения полов (в гаремах чаще рождаются мальчики, как мы уже отмечали).

За пределами европейской цивилизации по сей день сохранились различные формы семейной организации, включая полигинию и полиандрию (у тибетцев), однако тенденция к моногамии, по-видимому, проявляется повсеместно. Ей сопутствует столь же общая тенденция к сокращению полового диморфизма, на фоне которой, однако, проявляются периодические колебания, связанные с перестройкой социальной системы и эстетических установок, биологическую подоплеку которых мы постараемся прояснить в дальнейшем.

Пока же отметим, что перестройка сексуальной психологии в связи с переходом от одной структуры семьи к другой — процесс чрезвычайно длительный, протекающий с неравномерной скоростью и оставляющий атавизмы, которые осложняют сексуальное поведение и не способствуют взаимопониманию между супругами. Мужской стереотип полового поведения включает как сохранение супружеских отношений — для обеспечения преимущества своим гаметам, так и стремление к эпизодическим «украденным» связям для участия в конкуренции гамет. Если супружеская неверность мужчины может рассматриваться как пережиток полигинии — естественного стремления увеличить генетический вклад в следующее поколение с помощью женского гарема, то женщине мужской гарем не дает подобных преимуществ. Для деторождения одного супруга в общем случае вполне достаточно, однако инстинктивное стремление вложить свои гены в различные комбинации (для их надежного сохранения) дает стимул к его хотя бы периодической замене. Наряду с этим супружеская неверность женщины имеет еще один стимул, лишь опосредованно связанный с сохранением генов — подсознательное желание иметь двух мужей (одно сновидение почти каждую ночь посещало Анну Каренину: ей снилось, что Каренин и Вронский оба вместе были ее мужья), восходящее к далеким предкам и в силу своей древности чрезвычайно устойчивого.

В прошлом веке светские девицы выходили замуж как придется, чаще по воле родителей, но к выбору любовника относились очень серьезно. Их не привлекало количество. Любовник мог рассчитывать на такое же (если не большее) постоянство, что и муж. Этим объясняется исключительная устойчивость любовного треугольника, фигуры, проходящей через поколения. Ведь в основе схемы двух мужей лежит очень древний стимул — забота о потомстве.

Семья восприняла заботу о потомстве как дополнительную функцию, которая по ходу эволюции стала главной. Вл.С. Соловьев в трактате о любви энергично возражает против естественнонаучного взгляда на это чувство как на средство продолжения рода. Ведь чем выше мы поднимаемся по эволюционной лестнице, тем меньше сила размножения и тем больше сила полового влечения (следуют примеры из жизни рыб, птиц, млекопитающих). Следовательно, любовь и размножение находятся не в прямой, а в обратной зависимости: чем сильнее одна, тем слабее другое.

И все же философ зря отверг простонародную Афродиту. Размножение — это не только (на верхних ступенях эволюционной лестницы не столько) деторождение, но и забота о потомстве, которая находится в обратной зависимости с рождаемостью и в прямой — с любовью. Историческое развитие идет от форм с массовым воспроизводством к формам, проявляющим все большую заботу о, все менее многочисленном, потомстве.

Изредка наблюдаемая у рыб (ключевую роль здесь, как правило, берет на себя самец), охрана потомства вверх по эволюционной лестнице становится все более обычным явлением, все чаще требуя усилий обоих родителей. Еще динозавры, предки птиц, имели гнездовые территории, и если не насиживали, то наверняка охраняли кладку, затем собирая новорожденных в «детские сады» под присмотром взрослой особи.

В общем случае забота о потомстве находится в обратной зависимости с численностью последнего (это легко объяснимо, так как энергетические и педагогические возможности родителей ограничены, и чем больше отпрысков, тем меньше вклад в каждого из них). Сохранение пары после зачатия — это, в сущности, результат инерции полового чувства: чем оно мощнее, тем длительнее инерционный период. Поэтому сила половой любви прямо связана с заботой о потомстве, которая основана на переадресовке полового чувства, его превращении в родительскую любовь.

Уже у птиц половой выбор нередко делается с упреждающим прицелом на высиживание яиц (если этим занимается самец, то выбор самки падает на самого жирного, см. М. Petrie: Science, 1983, 220, 413-414). У самки также возникает мощный стимул к промискуитету: все самцы, вступившие с нею в половую связь, будут заботиться о ее потомстве. Для страховки их должно быть хотя бы двое. Самка стремится заполучить второго брачного партнера, но отвергает третьего и последующих, чтобы не мешали зачатию (I.R. Hartley, N.B Davies: Proc. Roy. Soc. Lond.D, 1984,257:67-73).

Инерции полового влечения должно хватить на весь период зависимости потомства от родителей. Поэтому в эволюции человека продление детства (рождается недоношенным в связи с увеличением черепа и зависит от родителей дольше, чем у других видов) определило тенденцию к усилению половой любви, в свою очередь, стимулировавшей индивидуализацию людей как условие их брачной уникальности, незаменимости в качестве супругов.

С незапамятных времен звучат призывы покончить с семейным рабством. Разве человек недостаточно обременен природной наследственностью, скован социальной ролью, связан обязательствами перед богом? Зачем ему еще эти узы — пожизненная зависимость от другого человека, самоограничение, ревность, неблагодарность детей? Не противоречит ли брак исконному стремлению человека к свободе?

Несомненно противоречит, ибо прибавляется единичная связь — отнимается одна степень свободы. Однако простая арифметика не исчерпывает существа дела. Семья предоставляет человеку возможность создать собственный микрокосм, систему, в которой он хотя бы частично освобождается от обезличивающего гнета социального макрокосма. Семья ограждает от половой конкуренции, обеспечивая генетическое бессмертие. Более того, она позволяет вложить в потомство личные культургены, тогда как снабжение культургенами из общественных фондов дает более стандартную продукцию.

Еще Аристотель, возражая Платону по поводу ликвидации семьи в идеальном государстве, заметил, что люди в нем перестанут различать родственников и будут вступать с ними в противоестественные любовные отношения. Действительно, особые отношения между родственниками развились на почве предупреждения инцеста, и родственная любовь противостоит половой как тормоз на пути инцестуальных влечений. Уже у обезьян этот механизм действует таким образом, что выращенные вместе неродственные самцы и самки не испытывают взаимного влечения (см.: С. Weller, Folia Primatologia, 1990, 54: 166-170 и др.).

Эффект привыкания, нередко осложняющий супружеские отношения, может быть связан не столько с охлаждением чувств, сколько с развитием родственной любви, подавляющей половую. Тем не менее четырех-пятилетние циклы супружеской любви, так или иначе проявляющиеся в жизни большинства семейных пар, соответствуют продолжительности детства наших обезьяноподобных предков (шимпанзе достигает половой зрелости к пятилетнему возрасту), напоминая о консервативности любовного чувства, вобравшего в себя всю историю жизни и не позволяющего человеку порвать с его эволюционным прошлым.