Оседлость и одомашнивание

К концу плейстоценового оледенения (10 000 лет назад) уже активно шла вторая великая революция человеческой расы: превращение кочевых родоплеменных собирательских групп в крупные оседлые сообщества, скрепленные узами альтруизма и религии. Первыми этот великий поворот, создавший условия для расцвета творческой мысли человека, совершили на Ближнем Востоке. Возможно, именно тогда возникло разделение общественных функций, которое привело к повышению производительности труда. Высокая производительность позволяет иметь излишки продукта, а излишки одного продукта можно обменять у соседей на излишки другого. Оседлость, распределение функций, собственность, излишки, торговля – вот основа той хозяйственной деятельности, что позволила человеку, наконец, не зависеть, как остальные живые существа, только от щедрости природы.

Натуфийцы и другие народы позднего плейстоцена разработали технологии обмолачивания и помола диких злаков, которые они собирали. Кроме того, они начали выращивать эти злаки, вероятно, после того, как резкое похолодание позднего дриаса сократило естественные угодья, кормившие оседлые поселения.

От выращивания диких злаков оставался один шаг до выведения культурных пород. У диких пшеницы-однозернянки, двузернянки и ячменя – злаков, распространенных в Плодородном полумесяце, регионе Ближнего Востока с наибольшим количеством осадков, – созревшие зерна осыпаются с колоса. Культурные же разновидности этих злаков не осыпаются, так легче убирать урожай. Если первые земледельцы убирали дикие злаки, постукивая колосом о край корзины, то все редкие неосыпающиеся колосья-мутанты оставлялись в поле до окончания страды. Они служили семенным фондом для следующих поколений, и непреднамеренная селекция неосыпающихся пород быстро повысила частотность гена неосыпаемости.

Стихийная селекция могла подавить и другую нежелательную особенность диких злаков – способность замедлять проращивание, чтобы не запускать жизненный цикл в засушливый год{164}. Семена, решавшие не расти, автоматически отбраковывались, а оставались мутанты, всходившие при любых условиях.

На превращение возделываемых диких злаков в культурные формы, возможно, ушло не более 20–30 лет. В сочетании с кое-какими генетическими данными это дало повод считать, что одомашнивание пшеницы было легкой задачей и могло произойти независимо у разных человеческих сообществ{165}. Однако генеалогическое древо, выстроенное для домашних и диких пород пшеницы-однозернянки, показывает, что все культурные разновидности сходятся к одному корню, т. е. указывает на единственную доместикацию. То же самое касается и ячменя{166}.

Археологи пока не обнаружили такого места, где можно было бы проследить переход от диких злаков к культурным. Но неожиданная помощь пришла от генетиков, кое-что выяснивших о пшенице-однозернянке. Франческо Саламини из Института селекции растений имени Макса Планка (г. Кельн) совместно с норвежскими и итальянскими генетиками изучил почти 1400 сортов дикой пшеницы-однозернянки с Ближнего Востока. Самой близкой к культурным сортам оказалась генетическая структура у пород, произрастающих в горах Карачадаг на юго-востоке Турции. Оттуда недалеко до археологических памятников северной Сирии, таких как Абу-Хурейра, где культурную пшеницу выращивали уже 8500 лет назад. Ученые пришли к выводу, что «пшеницу-однозернянку, весьма вероятно, одомашнили именно в горах Карачадаг»: это заявление многие оспаривают, но с ним согласен Даниэль Зохари, один из главных авторитетов в области доместикации растений{167}.

Пшеница-однозернянка, очевидно, была первым злаком, который одомашнил человек. Ее выращивали уже 12 500 лет назад, первые ее культурные разновидности появились, предположительно, 10 500 лет назад, а уже 9500 лет назад в западной части Плодородного полумесяца (юго-восточная Турция и восточный берег Средиземного моря) культурная однозернянка росла в изобилии. Культурная пшеница-двузернянка, которую легче убирать, обнаруживается в Абу-Хурейре уже 10 400 лет назад. (Однозернянку практически перестали культивировать еще в бронзовом веке, двузернянку до сих пор возделывают в Эфиопии. Современные виды пшеницы происходят от случайного скрещивания культурной разновидности пшеницы-двузернянки и дикой травы эгилопса трехдюймового (Аegilops squarrosa, или Аegilops tauschii)). Предполагается, что гибрид родился около 7000 лет назад в северном Ираке. Не позже 10 000 лет назад в регионе Плодородного полумесяца были одомашнены еще два диких злака – рожь и ячмень{168}.

Первыми одомашненными животными после собаки были овцы и козы, которыми человек обзавелся предположительно 10 000–9500 лет назад. Примерно в то же время одомашнили тура и дикого кабана, получив корову и свинью. Туры широко обитали по всей Европе и Ближнему Востоку, но сравнение британских туров (по митохондриальной ДНК, обнаруженной в ископаемых костях) с современными быками показывает, что европейский скот тоже происходит от ближневосточного прародителя{169}. Не исключено, что эти виды, как и дикие злаки, были одомашнены непреднамеренно, и сначала дикие стада загонялись на огороженные участки, а наиболее смирных особей оставляли плодиться. Иными словами, 10 000 лет назад люди не ставили себе целью одомашнивание животных, потому что вообще не догадывались, что оно возможно. Вместе с тем у них уже был пример приручения собаки.

Лошадь одомашнили значительно позже и не на Ближнем Востоке, предположительно – в пределах Евразийской степи. Кости домашней и дикой лошади трудно различить, но конские черепа с предполагаемыми следами удил на зубах обнаруживаются в археологических памятниках Украины и Казахстана начиная с 6000 лет назад. Не в пример всем другим изученным на сегодня домашним животным, которые одомашнивались лишь один или два раза, лошадь, по данным анализа митохондриальной ДНК, одомашнивалась многократно в разных местах и в разное время{170}. Не исключено, что от одного сообщества другому передавались не сами домашние лошади, а технологии отлова, укрощения и разведения диких особей. В объяснение этому можно предположить, что лошади ценились необыкновенно высоко – возможно, за их военное применение, – и люди спешили одомашнить своих, не дожидаясь возможности приобрести пару для разведения{171}.

Ближневосточные народы, приручившие множество видов растений и животных, понесли свои сельскохозяйственные практики на запад и на север, в Европу. В археологии прежде господствовало мнение, что аграрные сообщества, умевшие прокормить больше народу, просто вытеснили своей многочисленностью коренных обитателей Европы, которые пришли туда в позднем палеолите кочевыми собирателями. Однако, как мы упоминали в прошлой главе, анализ по основателю, проведенный Ричардсом, показывает, что лишь малая часть современных европейцев происходит от неолитических земледельцев с Ближнего Востока.

Судя по всему, аграриев, пришедших в Европу с Ближнего Востока, было совсем немного, а аборигены принялись подражать их благополучной жизни, селясь на одном месте и перенимая новые хозяйственные практики. Либо партии пришельцев, если они состояли в основном из первопроходцев-мужчин, могли похищать женщин из местного населения. Пока эти аграрии и принесенная ими культура продвигались дальше по Европе, их гены с каждым следующим поколением размывались все больше{172}.

Каков бы ни был механизм экспансии, только четыре из 10 основных линий Y-хромосомы, присутствующих в Европе, пришли сюда в эпоху неолита. К этим четырем линиям, по данным Семино и Андерхилла, принадлежат 22 % европейских Y-хромосом, что примерно соответствует картине митохондриальной генеалогии, в которой неолитические корни прослеживаются у 13 % населения континента{173}.

Только хронологическое совпадение связывает эти Y-хромосомы с неолитом, так что, учитывая неточность генетической датировки, очень не помешали бы прямые свидетельства. Одно такое свидетельство дает расписная глиняная посуда и фигурки из раскопок неолитических поселений. Эту керамику, известную как «линейно-ленточная керамика», изготавливали на Ближнем Востоке, в колыбели неолитической революции, а также в Греции, на Балканах и в Южной Италии. Ученые из Стэнфордского университета, Рой Кинг и Питер Андерхилл, сравнили географическое распространение линейно-ленточной керамики с географией четырех линий Y-хромосомы, пришедших в Европу на заре неолита. Они обнаружили, что одна из этих линий, отмеченная мутацией M172, практически точно совпадает по распространению с культурой линейно-ленточной керамики{174}. В наши дни популяция с самой высокой частотой мутации M172 у мужчин обнаруживается в городе Конья, который расположен неподалеку от южного побережья Турции всего в 100 с небольшим километрах от знаменитого неолитического памятника Чатал-Хююк. В этом городе мутацию M172 в Y-хромосоме имеют не менее 40 % мужчин.

Эти находки подтверждают гипотезу о проникновении в Европу неолитических аграриев из окрестностей Чатал-Хююка, и их постепенном смешивании с аборигенами. Земледельческие практики и гончарные технологии пришельцев распространились повсеместно, а вот гены нет. Вопрос о том, не эти ли люди принесли в Европу праиндоевропейский язык, мы обсудим в главе 10.