Будущие пути человеческой эволюции

Самый невероятный элемент в научно-фантастическом кино – не путешествия со сверхсветовой скоростью и не телепортация, а то, чего публика просто не замечает, – люди. Обитатели далекого будущего всегда выглядят и ведут себя точно так же, как сегодняшние мы.

О будущей эволюции человека мы можем точно сказать одно: он не останется таким, каков сейчас. Люди станут другими, потому что среда обитания изменится, и человечеству придется приспособиться или исчезнуть.

Будущее может быть разным. Возможно, человек продолжит грацилизироваться: наверное, сообщества, предпочитающие сотрудничество и торговлю, будут преобладать над теми, которые склонны к агрессии. Возможно, наши далекие потомки будут гораздо умнее нас, ведь им придется эволюционировать в условиях усложняющегося общества, которое будет требовать все более развитых интеллектуальных способностей. Возможно, люди станут более коренастыми, их руки и ноги укоротятся – это стандартный эволюционный механизм приспособления к холодному климату, который придет с неизбежным вступлением Земли в следующую ледниковую эпоху. Возможно, человечество возобновит видообразование, разделившись на две или более касты, занимающие разные социальные ниши. И если постоянные колонии когда-нибудь возникнут на Марсе или на Европе, у тех популяций будут свои эволюционные траектории: физиология и социальное поведение людей будут подчинены условиям их новой планеты.

Ученые еще не пришли к согласию относительно дальнейшей эволюции нашего вида. Рональд Фишер и Сьюэлл Райт, двое из основателей популяционной генетики, резко не сходятся в оценке условий, необходимых для эволюционного прогресса. Райт считает, что эволюция работает лучше всего, когда популяция разбита на небольшие независимые группы с ограниченным обменом генетическим материалом; инновации, возникающие в генофонде одной группы, могут затем распространиться и в другие. В то же время Фишер полагал, что благотворные модификации чаще происходят в крупных популяциях с высокой степенью смешения. «Кто из них прав? Никто не знает», – комментирует популяционный генетик из Университета Юты Алан Роджерс.

Строго говоря, под условия, описанные Райтом, отлично подпадает основной период недавней истории человечества ранее 10 000 лет назад: человеческий род представлял собой множество мелких групп, далеко разбросанных по земному шару. Но сегодняшний мир, где люди все больше перемещаются и мигрируют, больше похож на идеальные условия для эволюционных перемен по Фишеру. «Раньше ты находил невесту в своей деревне, – говорит эволюционный биолог из Редингского университета Марк Пейгл, – а теперь можешь жениться на любой, кого только найдешь через Интернет»{361}.

В главной работе Фишера «Генетическая теория естественного отбора», опубликованной в 1929 г., автор рассуждает о том, что гены хороших умственных способностей чаще встречаются у богатых людей, которые рожают меньше, чем бедные, не одаренные особыми когнитивным талантами: выходит, естественный отбор не поддерживает гены интеллекта. Этот аспект наследия Фишера не особенно обсуждают, так как он служил обоснованием бесчеловечных евгенических программ начала XX в. Но, по мнению ряда популяционных генетиков, этот тезис, в принципе, так и не был опровергнут: по крайней мере в развитых странах интеллектуально одаренные люди не склонны иметь много детей, и выходит, их гены не смогут получить широкого распространения в следующих поколениях. Другие ученые возражают, что бедные люди имеют тенденцию производить больше детей не по недостатку ума, а по необразованности. «Эмпирическое наблюдение Фишера верно: низшие классы рожают больше, но это не означает, что их генотипы хуже», – пишет Пейгл.

Объем мозга и умственные способности человека на большей части его эволюционного пути последовательно увеличивались, и было бы странно, если бы этот вектор сошел на нет теперь, когда и общества, и компетенции, необходимые для успеха в обществе, усложнились, как никогда. Тем более странно, чтобы люди, на всем протяжении эволюции проходившие отбор по критерию максимальной приспособленности, умению оставлять как можно больше потомства, вдруг да отказались от столь глубоко укорененного поведения. Нет никаких данных IQ-тестов, которые показывали бы, что когнитивные способности человека деградируют, как предсказывал Фишер. Следовательно, при всей очевидной верности его предпосылки – в современных обществах богатые и более умные, как правило, не рожают много – заключение Фишера о неизбежном интеллектуальном упадке, похоже, каким-то образом оказывается неверным.

Причина, предполагают эволюционные психологи, в том, что богатые люди могут больше вкладывать в детей – образование сильно влияет на будущий успех в жизни, – и таким образом они, даже сами рожая немного, в долгосрочной перспективе оставляют больше потомков. Подразумевается, что хорошо образованные и обеспеченные дети воспитают таких же, и это продолжится поколение за поколением, тогда как на определенном уровне бедности деторождение станет падать. Следовательно, на каком-то уровне благополучия лучший способ для родителей добиться максимальной дарвиновской приспособленности – это иметь меньше детей в расчете на численное превосходство в поколении праправнуков. Так ли это обстоит на практике, неизвестно. Изучать взаимосвязи между обеспеченностью и плодовитостью не просто, и демографических сведений, которые могли бы тут внести ясность, не хватает. «Тонкое и запутанное дело, – пишет эволюционный психолог Бобби Лоу, – а имеющиеся на сегодня данные по большей части собирались для ответов на другие вопросы и не годятся»{362}.

Один из аспектов, в которых дальнейшая эволюция человека будет отличаться от прошлой: в крупных популяциях заметно снизится эффект от дрейфа генов. Чем популяция многочисленнее, тем дольше одна версия гена будет вытеснять альтернативные. Поскольку дрейф – это главный механизм, обуздывающий разнообразие постоянных мутаций, человеческий геном будет накапливать нейтральные мутации и усложняться. Чрезмерное разнообразие генома, согласно теоретической модели, может в конце концов обернуться тем, что давать потомство смогут только люди с одинаковыми генотипами{363}. Тогда разные человеческие популяции не смогут смешиваться, как смешиваются сейчас, и людям придется искать брачных партнеров среди генетически подобных. Такое развитие событий может быть прологом разделения единого человечества на разные биологические виды.

Ослаблению дрейфа генов, снижающего число мутаций, до какой-то степени может помешать вмешательство самого человека, т. е. генная инженерия. Биологи, вероятно, скоро научатся модифицировать яйцеклетки и сперматозоиды или эмбрион на ранних сроках жизни, подсаживая корректирующие гены для выправления потенциальных дефектов здоровья. Новые гены, в промышленных масштабах вживляемые в человеческий геном вместо оригинальных, могут обеспечить тот же эффект усмирения мутаций, что сегодня дает дрейф.

С другой стороны, представьте себе генетические модификации посредством присадки целой серии новых генов, объединенных в дополнительную хромосому, которая добавляется в сперматозоид и яйцеклетку перед оплодотворением in vitro, которое через несколько десятилетий заменит отсталый и рискованный метод случайного зачатия.

В дополнительной хромосоме будет особая последовательность генов для нейтрализации генетических болезней, диагностированных у будущих родителей. Там будут гены, укрепляющие иммунную систему, защищающие от рака и борющиеся с жестокими дегенеративными процессами в старости. Экстракорпоральное оплодотворение и генная инженерия по индивидуальному плану – дорогостоящие процедуры, но критики, пишущие, будто воспользоваться этим смогут лишь богатые, растерянно смолкнут, если государства поймут, что эти процедуры обходятся дешевле лечения и профилактики человека в течение жизни, и будут предлагать их всем гражданам бесплатно.

Если пофантазировать еще немного, первые версии искусственных хромосом будут включать в себя только гены, устраняющие угрозы здоровью. Но, когда первое поколение людей с 24 парами хромосом окажется абсолютно нормальным и безупречно здоровым, генетике разрешат усиливать различные полезные качества. Тогда в дополнительной хромосоме появятся гены, программирующие долголетие, симметрию и красоту тела, заостряющие разум, – хотя все это в пределах тщательно просчитанных лимитов. После разного рода усовершенствований технологию выведут на высокий уровень точности и эффективности. Единственный ее недостаток в том, что люди с двадцатью четырьмя хромосомными парами не смогут давать общего потомства с теми, кто носит устаревший хромосомный набор, если только те не согласятся на генетическую модификацию, которой многие будут сопротивляться. И вновь незапланированным последствием будет видообразование, т. е. деление человечества на два или больше разных биологических вида.

Человечеству предстоит сделать два выбора. Первый – между искусственно направляемой эволюцией и стихийной, второй – разрешить ли видообразование и способствовать ли ему. Идея направлять ход эволюции путем вмешательства в зародышевые клетки может показаться заманчивой, но работа эволюции основана на двух хаотичных процессах, мутациях и дрейфе. Можно утверждать, что при всем безумии такого метода эволюция до сих пор справлялась весьма неплохо. Только вот она действует с геологической скоростью. А модификация зародышевых клеток позволит, как при селекции домашних животных, получить нужный результат гораздо быстрее.

Пожалуй, самый серьезный недостаток активного вмешательства в зародышевые клетки – это риск невзначай подавить великую способность эволюции изобретать новое. Создавая случайные мутации и проверяя каждую, есть ли в ней какая-то польза, эволюция порождает такие новшества, до которых ни один человек не может додуматься. Вместе с тем люди, ответственные за модификацию зародышевых клеток, безусловно, ограниченные медицинской этикой и старающиеся избежать любого риска, неминуемо опутают геном своими консервативными предпочтениями.

Другой важный аспект эволюционного будущего человечества – видообразование – тоже представляет собой мощный генератор новшеств, и значит, удачный способ улучшить в принципе невысокие шансы человечества просуществовать подольше. Прежде наше отношение к родственным видам было простым – истребить. Однако за последние 40 000 лет мы значительно смягчились. Разделение человечества на людей суши и людей моря – млекопитающие уже неоднократно возвращались в океан – не обязательно приведет к розни, так же как и существование двух независимо развивающихся популяций на Земле и на Марсе. Более проблемной представляется ситуация, когда разные человеческие виды занимают одну и ту же экологическую нишу, особенно если один из них почему-либо считается низшим по отношению к другому или находится в подчинении.

У человечества нет единого эволюционного будущего, но много возможных дорог, какие-то из них прокладываются волей случая, другие – выбором самого человека. Мы прошли большой путь. И пойдем дальше.