Экскурс: эффект рикошета

Тот, кто вслед за Вайцзеккером и Ловинсами мечтает многократно уменьшить ресурсоемкость по принципу «в два раза меньше природопользования — в два раза больше богатства», должен быть готов к упрекам в том, что он, мол, витает в облаках. Ключевое понятие в данном случае — эффект рикошета. Его употребляют, когда хотят показать, что повышение эффективности может повлечь за собой рост потребления. Первым это явление описал британский экономист и философ Уильям Стенли Джевонс в труде 1865 г. «Угольный вопрос»: «Полагать, что экономное пользование топливом сопровождается меньшим потреблением, есть полнейшая путаница в понятиях. На самом деле все наоборот»[132]. Если, к примеру, благодаря более совершенным технологиям электростанции потребляют меньше угля, производственные расходы снижаются. Спрос на электричество растет. Это в свою очередь подстегивает строительство новых угольных ТЭС. В результате потребление угля растет. Менее энергоемкие моторы, возможно, станут стимулом для многих чаще садиться за руль. Это непосредственный эффект рикошета. Но он, как хамелеон, способен менять окраску. Если, предположим, частные домохозяйства благодаря более эффективному оборудованию и теплоизоляции потребляют меньше отопительной энергии, они могут потратить сэкономленные деньги на иные цели. И тогда на другом участке энергопотребление повысится. Кроме того, для производства конденсационных котлов и изоляционных материалов также требуется энергия и сырье[133].

Вроде бы неразрешимая дилемма, не правда ли? К тому и клонят: как ни снижай нагрузку на окружающую среду, внедряя все более эффективное оборудование, рост потребления сожрет сэкономленные средства. Так что решением служит лишь полная остановка машины роста. Чтобы наконец снизился спрос на энерго- и ресурсоемкую продукцию, должен сократиться и национальный доход. Но у этого неопровержимого аргумента сразу несколько изъянов. Эффект рикошета еще потому так популярен, что его трудно подтвердить цифрами. Взаимозависимость цен и спроса не линейна (экономисты называют это гибкостью цен). Если, например, цены на отопление понижаются, большинство людей все равно не прогревает свои жилые помещения до 25 °C. Понижение цен на экологически чистые энергоносители может привести к их внедрению, что дает положительный эффект. Например, в США газ в настоящее время довольно активно вытесняет уголь, следовательно, понижаются выбросы CO₂. То же самое касается солнечной и ветровой энергии, эффективность которой неуклонно повышается. В итоге в нашем распоряжении целый набор инструментов, чтобы погасить эффект рикошета. Налоги на ресурсы можно распределить так, что они будут компенсировать понижение цен и тем самым противодействовать повышению спроса. Ограничение скорости на улицах города понижает расход бензина вне зависимости от его стоимости. Неуклонно повышающиеся стандарты эффективности автомобилей, электронных приборов или зданий поддерживают высокий инновационный темп. Что касается защиты климата, то здесь повышение выбросов вследствие экономии на эффективности оборудования сдерживают действующие в Евросоюзе ограничения на выбросы CO₂ для ТЭС и промышленных предприятий.

Тому, кто желает полностью исключить эффект рикошета, придется компенсировать каждый сэкономленный на эффективности евро, лишая национальную экономику возможности этот самый евро израсходовать, что приведет к торможению любой экономической динамики. Понижение доходов и сокращение инвестиций тормозят инновации. Революция эффективности, вместо того чтобы ускориться, начнет буксовать. Как раз пример Германии четко демонстрирует, что абсолютный разрыв промышленного производства и природопользования вполне возможен. Это касается в первую очередь важнейших субсистем, таких как почва, воздух, вода, лес, качество которых по сравнению с 1970-ми гг. значительно улучшилось. Но не забудем и о выбросах CO₂. А ведь использование возобновляемых источников энергии только набирает силу, и с точки зрения энергоэффективности санация зданий, средства путей сообщения еще отстают. Крупных инновационных рывков здесь еще не было.

По сравнению с базисным 1990-м выбросы парниковых газов в Германии к концу 2010 г. сократились почти на 25 %, что соответствует 295 млн т. Тем самым Германия превысила свои обязательства по Киотскому протоколу. Это достижение нельзя недооценивать, даже если оно объясняется такой особой мерой, как закрытие множества «грязных» предприятий в бывшей ГДР. Две трети сокращений выбросов CO₂ в ФРГ пришлись на период после 1995 г. В тот же период ВВП вырос на треть; повысился промышленный экспорт. Разрыв взаимозависимости экономического роста и выбросов парниковых газов — это успех активного экологического движения и дальновидной энергетической политики, в которой все большее участие принимала и немецкая промышленность. Показатель 2011 г., когда мы имели наименьший уровень энергопотребления с момента объединения, не свалился с неба. За ним стоит постоянное повышение энергоэффективности в среднем на 1,8 % в год, а также начавшийся переход на возобновляемые источники энергии. Сложение этих факторов и приводит к эффективному понижению выбросов углекислого газа.

В Европейском союзе в 1990–2009 гг. выбросы парниковых газов понизились на 17,3 %, а выбросы CO₂ на душу населения упали с 11,1 до 8,4 т. Отчасти за этими цифрами стоит перенос промышленных предприятий с высоким уровнем выбросов CO₂ в Азию. Это касается прежде всего таких стран, как Великобритания, которые сократили свой производственный сектор, подняв финансовую индустрию. При этом уменьшились и производственные выбросы CO₂ (кроме тех, что были связаны с потреблением). Германия, как известно, пошла другим путем. Если в Англии доля промышленности в ВВП в 2002–2011 гг. уменьшилась с 13,9 до 10,8 % (во Франции цифры еще печальнее), то в Германии она повысилась с 21,5 до 22,6 %. Тем примечательнее разрыв взаимозависимости между выбросами углекислого газа и экономическим ростом. Декарбонизация нашей национальной экономики уже началась. Теперь важно развернуть ее по всем фронтам.

В 1990–2010 гг. крупная немецкая промышленность сократила потребление энергии примерно на 15 %, а ее оборот вырос с 1 трлн евро до 1,7[134]. Еще заметнее эффект экономии был на мелких предприятиях, в торговле и сфере услуг. При этом частный сектор и транспортная отрасль в 2010 г. несколько превысили уровень энергопотребления, зафиксированный в 1990 г.[135] Если говорить только о выбросах CO₂, то небольшое понижение энергопотребления отмечается в сегменте уличного движения, несмотря на существенное увеличение транспортных потоков. В 2010 г. выбросы углекислого газа составили примерно на 5 млн т меньше, чем в 1990 г. Это объясняется прежде всего снижением в два раза потребления энергии на человеко-километр[136]. Звучит впечатляюще, но этих успехов достаточно лишь для компенсации увеличения транспортных потоков. Чтобы радикально снизить выбросы парниковых газов в транспортном секторе, необходим целый ряд мер по дальнейшему повышению эффективности, новые типы транспортных средств, увеличение потоков рельсового и водного транспорта. Помимо этого необходимо сократить субсидирование отдельных транспортных программ, а также тупиковой политики, направленной на снижение плотности городского населения. Классические примеры — поездки на собственном автомобиле утром из предместья в город и вечером обратно, что поощряется системой налоговых скидок, или перевозка креветок туда-обратно за тысячи километров, потому что в Марокко труд дешевле транспортировки.

Лидером эффективности стала химическая промышленность. С 1990 по 2009 г. ее продукция выросла на 42 %, энергопотребление понизилось на 32 %, а выбросы парниковых газов еще больше — на 47 %: яркий пример разрыва взаимозависимости экономического роста и природопользования[137]. При доле расходов на энергию в производстве ВВП 28 % понижение энергопотребления становится существенным фактором в международной конкурентоспособности этой базисной отрасли. Bayer, один из двух гигантов немецкой химической промышленности, только в 2007–2011 гг. понизил выбросы парниковых газов на 12 % (с 9,30 до 8,15 млн т)[138].

Считайте эти цифры поводом для оптимизма или каплей в море, в любом случае еще рано делать выводы о том, в каком объеме можно будет экономить энергию и сокращать вредные выбросы в будущем. Сегодня успехи в сфере эффективности объясняются скорее оптимизацией производимого продукта, производственных способов и оборудования, например, использованием технологического тепла или интенсивным применением теплофикации. Положительно сказывается и переход с нефти на газ в топливной сфере. В будущем все бо?льшую роль будет играть сочетание пошаговых усовершенствований и прорывных инноваций, в результате возникнут новые технологии, способы производства, материалы и продукция. Переход на возобновляемые источники энергии в отопительной системе и производстве электричества позволит многократно сократить выбросы CO₂. Уже на базе известных сегодня технологий можно добиться успехов в сфере эффективного ресурсопотребления.

В классическом труде Эрнста Ульриха фон Вайцзеккера, Карлсона Харгроувса и Майкла Смита «Фактор пять» содержится множество конкретных примеров того, как в самых разных областях, в том числе в ресурсоемкой сырьевой промышленности, можно радикально сократить потребление материалов, энергии и воды. Так, производство геополимерного бетона вместо обычного позволит сократить энергопотребление примерно на 20 %[139]. А сокращение энергопотребления при производстве бетона актуально как никогда, так как спрос на этот стройматериал растет стремительно, прежде всего на южных континентах. Бетон — сырье урбанизации. Растительные волокна, например бамбук, древесина или отходы переработанного сахарного тростника, подмешиваемые в бетон в качестве органических добавок, повышают его прочность и влагостойкость[140]. При строительстве жилых домов и производственных помещений, в сельском хозяйстве, в транспортной, энергетической отраслях — почти везде сочетание множества мелких усовершенствований и инновационных рывков позволяет снизить нагрузки на окружающую среду на 80 % и более. Это дает возможность удовлетворить растущие потребности мирового населения, не разрушая экологических основ жизни.

Насколько быстро и масштабно можно реализовать этот потенциал, зависит от двух факторов: от цен на сырье и энергию и от политических условий для предпринимателей и потребителей. Промышленные инвестиции в повышение эффективности потребления энергии и сырья, как правило, окупаются за очень короткий срок — от 2 до 5 лет. Повышение налогов на ресурсы в сочетании с понижением налогов на трудовые доходы привлечет дополнительные инвестиции в сферу эффективности. Такое же действие будет иметь введение налогов на право выбросов CO₂ при условии неуклонного понижения их объема и жестких ограничений на исключения для энергоемких отраслей. Для этого необходимо откорректировать нынешнюю политику, распределяющую большое количество сертификатов бесплатно. Если Евросоюз все-таки найдет в себе силы к 2020 г. понизить выбросы CO₂ с 20 до 30 %, цены на сертификаты повысятся. Также нужно сокращать выбросы CO₂ на дочерних предприятиях в развивающихся странах, реализуя проекты, понижающие нагрузку на климат. Как бы ни убеждали нас, что при помощи незначительных инвестиций в этих регионах можно добиться максимальной энергоэффективности, контролировать ее очень сложно.

Принятая в Евросоюзе система распределения сертификатов на выбросы пока подобна беззубому тигру, к тому же льет воду на мельницу критиков, которые и без того настроены против торговли налогами и предпочли бы вернуться к излюбленному правовому регулированию в этой сфере. Разумное государственное регулирование сделает и то и другое: введет налоги на выбросы, что может повысить динамику и расширить регулируемый сегмент, и воспользуется законом для налогообложения широких групп продуктов. Ничто не мешает установить нормы энергоэффективности для транспортных средств, холодильников и зданий в соответствии с самыми высокими техническими стандартами. Это ускорит процесс технологического совершенствования продукции. Неуклонное удорожание ресурсопотребления и выбросов, напротив, ослабит конкурентную борьбу за эффективные технологии. В этом его системное преимущество по сравнению с бюрократическим регулированием. Кроме того, правовое регулирование никогда не сможет учесть все многообразие продукции и технологий, в то время как изменение относительных цен охватит всю производственную цепочку, затронув и потребителя.

Еще один способ понизить ресурсопотребление — обязательства продавцов и производителей принимать использованную продукцию назад. Предприятие, поставляющее на рынок тот или иной товар, по истечении срока пользования должно нести ответственность и за его вторичную переработку. Если применить этот подход к автомобилям, электронным приборам, компьютерам и т. д., у производителей появится заинтересованность в использовании оптимальных для вторичной переработки материалов. Так что предстоящая революция эффективности — не только вопрос технологий; ее скорость, диапазон в большой степени зависят от политических решений. Это особенно важно, если мы хотим существенно ускорить темпы экологических инноваций. Как показал Мартин Йенике, перманентное повышение эффективности, как правило, происходит само по себе. Но если речь идет о форсировании инновационных рывков, необходима «превентивная государственная политика»[141]. Главный ее инструмент, как говорят экономисты, интернализация всех прямых и косвенных экологических затрат. Если экологические нагрузки на почву, воздух, воду нельзя понизить посредством закона, это необходимо сделать при помощи запретительной цены. Только если цены «говорят экологическую правду», они могут выполнять свою регулятивную функцию. Поэтому, чтобы ускорить экологические перемены, необходимы налоги и платежи на ресурсопотребление и вредные выбросы, а также эффективная система торговли правом на выбросы CO₂. Одновременно это действенное средство против эффекта рикошета: по мере снижения затрат на энергию и сырье при помощи более эффективных технологий должны расти соответствующие платежи, что препятствует повышению спроса и одновременно подстегивает инновации.