РОЖДЕНИЕ МОГУЩЕСТВА
РОЖДЕНИЕ МОГУЩЕСТВА
Все эти годы со всех концов страны шло настоящее паломничество в чудесный сад Мичурина. Ехали тысячи ученых, агрономов, садоводов. Приезжали экскурсии студентов. Опытники, работники хат-лабораторий, рядовые колхозники.
У ворот им приходилось оставлять груз привычных понятий и традиционных знаний, как оставляют зонтики и калоши в передней.
Казалось, самая власть хмурого неба и жестоких зим прекращалась тут, у ограды.
Пестрая толпа невиданных растений встречала посетителей. Ветви яблонь и груш еле выдерживали ношу огромных плодов. Вилась дальневосточная лиана актинидия, но теперь она была вся в сладких, янтарных ягодах, с запахом и вкусом ананаса. Персики побратались с абрикосами. Миндаль выгонял в год саженные побеги. Гроздья, похожие на виноградные, повисли на странном дереве — помеси вишни с черешней. А рядом сам прихотливый южанин — виноград — шевелил на легком ветерке усиками и вырезными листьями.
Творец чудесного сада принимал гостей в рабочей комнате. Там, между книжными полками и географическими картами, стояли шкафы с гнутыми трубками и колбами, моделями плодов и слесарными инструментами. На столе — микроскоп и электростатическая машина. Рядом с креслом стоял верстак, у окна — токарный станок. По стенам висели барометры, термометры и гигрометры, а углы занимали опрыскиватели, машинки для окулировки, секаторы для обрезки, почти все — собственного мичуринского изобретения.
В сказках рассказывается о ведунах, понимавших птичий язык. А этот старик, с грубыми руками рабочего человека, всегда подтянутый, одевавшийся несколько даже щеголевато, гордо носивший ордена, данные ему советской властью, — он понимал немой язык растений.
Сеянцы выросли из косточек плодов, созревших на молодых ветвях дерева. Вместе с ними росли сеянцы из косточек плодов со старых ветвей того же дерева. И глаз Мичурина сразу различал их.
Ему было известно, что не все равно, взять ли черенок для прививки с молодого деревца или со взрослого, с нижней ветки или с верхней.
Вот сеянец, в котором экспериментатор смешал культурный сорт с дичком. Сначала кажется, что это просто дичок. Но Мичурин ждет. Он знает, что природа гибрида не устанавливается сразу. В нем идет борьба. И постепенно под дикой оболочкой все яснее проступают нужные экспериментатору свойства культурного родителя, только помноженные теперь на крепость и выносливость вольного обитателя лесов.
Как можно говорить, что у молодого и зрелого растения одна природа? В молодом — все неустановившееся. Оно восприимчиво ко всяким влияниям. Оно похоже на ребенка. Так легко, если не доглядеть, оно собьется с пути, и вырастет у неопытного садовода совсем не то, что он ожидает. Немало трудов приходится положить, пока доведешь гибрид, даже полученный по всем правилам, до возраста, когда можно быть за него спокойным.
Выводя свое знаменитое яблоко «кандиль-китайка», Мичурин скрестил с «китайкой» нежный крымский «кандиль-синап». Но гибридные сеянцы все больше становились похожи на избалованного крымчанина. Тогда Мичурин привил глазки, живые почки с одного из сеянцев в крону «китайки». И мать по-своему воспитала своих же детей. Она перебила влияние отца. Привитые глазки, возмужав, стали новым сортом; никакие северные морозы больше не страшили их.
Это был первый случай применения мичуринского способа ментора («воспитателя»).
А как создавался северный виноград? Мичурин называл это «спартанским воспитанием». Он поступил обратно тому, как поступили бы все садоводы. С тучной почвы он перенес драгоценные лозы на тощую; там они росли в крайней тесноте. Землю не удобряли, почти не перекапывали. Ведь он выращивал не неженок, а борцов, которые должны были быть закалены против всяких невзгод и трудностей.
Но когда нужно было выходить слабый сеянец, раздуть еле тлеющий огонек жизни в бесконечно дорогом для экспериментатора гибриде от какого-нибудь смелого скрещивания, когда надо было превратить нежный росток в родоначальника новой породы, заставить его худенькие бесплодные веточки покрыться цветами и плодоносить, — как же ухаживал тогда за ним Мичурин! Он сам смешивал, сам просеивал для него почву. Он защищал его от холода, от палящего солнца, от резкого ветра.
По одному виду, по неуловимым признакам он сразу угадывал будущую судьбу какого-нибудь крошечного росточка. Однажды он записал: «Частая посадка листовых пластин, короткий и толстый листоносец показывают на урожайность и крупноплодность нового сорта очень позднего созревания, с плотной сладкой мякотью темно-красной окраски…» И он нарисовал, какой величины будут плоды. Речь шла о вишне-черешневых гибридах, которых не видел до того ни один человек.
В другой раз он отметил: «Тяжелого глинистого состава почва дает более лежкие плоды; рыхлая же, тучная почва в большинстве дает скоропортящиеся плоды; сеянцы из семян таких плодов дают новые сорта летнего созревания».
Это было «ботаническое ясновиденье», может быть беспримерное во всей истории сотрудничества человека с зеленым миром.
И растения послушно открывали Мичурину самое дорогое и ценное в себе, они покорно шли по нелегкой и славной дороге, которой он их вел.
Когда ему было нужно, он умел скрещивать существа, бесконечно далекие друг от друга. Самая мысль о возможности «брака» между ними никому бы не пришла в голову. Тыквы с дынями. Огурцы с арбузами. Вишни с черемухой. Груши с рябиной. Малина с земляникой. Миндаль с персиком. «Нареченные» упрямились. Но Мичурин знал множество способов, как убедить их.
Он привил ветку рябины на грушу. Он увлажнял рыльца рябины, воспитанной грушевыми соками, клейкой смесью пыльцы — там было немного и привычной для рябины, ее собственной пыльцы. И тогда упрямица сдалась. Она соединилась с грушей — и родился неслыханный гибрид.
Если Мичурин хотел, чтобы только некоторые свойства дичка перешли к культурному сорту и укрепили, но не заглушили его, он брал пыльцу с первых цветов молодого дикого деревца и опылял ею цветы на лучшей ветке старого сильного садового дерева.
Читая книги Мичурина — летописи необыкновенных побед, — ловишь себя на мысли: да, по учебникам знал, конечно, что растения — живые существа, но только сейчас понял это.
Вот он выкармливает яблоневый черенок соками груши, потом, когда приходит время, отнимает его «от груди», но что за странные плоды будут завязываться отныне на деревце, выросшем из этого черенка! Яблоки это или груши? И через полвека, когда деревцо давно скрещено с заправской яблонькой «пепин шафранный», а из семечка уже выращен новый сеянец, удивительные груши-яблоки налились и на нем.
Вот он сращивает грушу… с лимоном! И генетики-гости разглядывают и, не веря глазам, щупают пальцами, поглаживают странные глянцевитые, цитрусовые листья у груши.
Когда ему захотелось повторить Бербанка, он без особых хлопот создал бербанковский «плумкот» — сливоабрикосовый гибрид, а взамен гигантского орехового дерева вывел несколько карликовых, с которых можно удобно и просто собирать плоды без всяких «подмостков» и даже не становясь на цыпочки.
Но вот он опять задумывает добиться того, чего не было у Бербанка и под горячим солнцем Калифорнии. Чтобы на дереве рос плод, подобный мармеладу, — слаще меда. Скрещивает старинную «царскую грушу», которой, может быть, лакомился еще Иван Грозный (во всяком случае, ее можно найти в доподлинных садовых списках 1613 года), с американской «айдехо». Сеянцы были высажены в самую тучную почву — речной нанос. Мичурину и этого показалось мало. Он не жалел удобрений, изобильных и с особым расчетом подобранных, для этой черной земли, жирной, как нильский ил. Он прикрывал ее, сверх всего, навозом. Большим медицинским шприцем он даже вгонял под нежную кору сеянцев сахарный раствор. И так пять лет. Сок уже первых плодов на молодых деревцах напоминал густой сироп. Это была особенность, которая навсегда сохранилась у небывалой кондитерской груши. Она нерушимо передавалась и всем ее потомкам, даже выращенным из семечек.
Он назвал новый сорт «суррогатом сахара».
Все это — только отдельные черточки великого творчества Мичурина. Только штрихи, взятые из созданной им «стройной системы теоретических воззрений, позволяющих каждому стать участником сознательного управления потоком эволюции, стать тем самым как бы партнером природы»[12].
Мичуринский подход к живому организму полярно противоположен подходу менделистов.
Для них организм, в сущности, вовсе и не был живым. Они видели в нем складочное место признаков, этакую кучку кубиков с этикетками: «однолетний» — «многолетний», «зимостойкий» — «теплолюбивый», «ранний» — «поздний»… Возьми кубик из этой кучки, кубик из другой, сложи их, помня неизменные, грубые правила игры, например, что желтый доминирует у горохов над зеленым, хоть трава не расти; затем предоставь дело случаю и вероятности — вот и вся работа селекционера.
В толстенной «Русской помологии»[13] Эдуарда Регеля, петербургского немца-ботаника, поучавшего, как надо разводить в России сады, Мичурин, еще юношей, читал: «Мы не в состоянии изменить свойств, данных растениям самим творцом». Когда позднее духовные потомки регелей кичливо трубили, что ими открыты все законы гибридизации, Мичурин твердо и спокойно отметил: «Да, науки гибридизации пока не существует, и слово „гибридизация“ в настоящее время переводится на общепонятный язык следующими словами: сыпь, подмешивай, болтай, что-нибудь выйдет другое».
То, что открыл Мичурин о действительных законах гибридизации, то, что знал он о «доминировании» или, вернее, о преобладающем влиянии на потомство свойств отца или матери, было бесконечно тоньше и сложнее грубой комбинаторики мендельянцев.
Преобладают свойства растения, взрослого над молодым, местного над привозным, приспособленного над неприспособленным, имеющего свои корни над привитым, свойства стародавние над недавно приобретенными.
И еще тоньше, еще индивидуальнее: будет главенствовать тот из родителей, чьи свойства более подойдут к условиям, в каких очутятся гибриды; тот, у которого именно в этом году данные свойства особенно сильно выражены, а цветы (для гибридизации) взяты наиболее близко к стволу.
Главная суть заключается, — говорил Мичурин, — не в том, чтобы взять да переопылить два почему-либо понравившиеся, по принципу складывания кубиков, растения (это «может быть выполнимым и каждым ребенком»), — нет, суть заключается, — подчеркивал Мичурин, — «во-первых, в осмысленном подборе пары скрещиваемых растений и, во-вторых, в совершенно особенном способе воспитания сеянцев до их плодоношения и в течение первых пяти лет плодоношения».
Все это было неслыханно для жрецов кастовой, высочайшими стенами от жизни и от народа отгороженной, надменной вейсманистской науки. Но она господствовала. Нелегко приходилось Мичурину.
Он боролся. Он умел быть бесстрашным, неукротимым борцом. Как гневно клеймил он этих «маргариновых мудрецов», «кастовых жрецов болтологии», «наших поклонников всякой заграничной глупости», людей, которые со своими пухлыми «помологиями» и морганистическими трактатами подмышкой блуждали, как слепцы, не видя зелени деревьев, нежных и крепких ростков, дружно подымающихся из земли, почек, лопающихся весной, неоглядного простора полей, созревающих плодов в бисеринках росы в осеннее утро! Только клубки червеподобных хромосом мерещились повсюду их ослепленному взору в мрачном, бескрасочном мире…
Да, Мичурин знал, что жизнь — это жизнь.
Он видел, как иностранные сорта-неженки, скрещенные с местными, давали потомство, сразу уклонявшееся в сторону местного родителя, а во втором поколении еще более походившее на него — целиком, без всякого расщепления. Ибо тут нет игры в прятки с генами-зачатками, тут сталкиваются и борются две жизни, и сильная одолевает слабую.
И потому-то и мог Мичурин, глубоко и чутко вникнув в настоящие законы жизни, вести ее в нужную ему сторону. Осторожно, терпеливо и безошибочно направлял он развитие своих воспитанников, создаваемых им (необычайных растений. Восемь «менторов» приставлял он к гибридному сеянцу, восемь раз поворачивал его, пока не сложился превосходный сорт «бельфлер-китайка». Преобразователь природы знал, как можно создать наново свойства, каких не было ни у одного из родителей, и как можно уничтожить какое-нибудь нежелательное свойство. Не спрятать на время кубик в мендельянской игре в доминанты-рецессивы, а преодолеть это свойство силой новой развивающейся жизни и навсегда убрать его с ее дороги.
Вот оно все перед нами, растение, с его обликом, сложившимся в течение тысячелетий. А человеку-творцу надо перелепить его.
Морганисты услужливо подсовывали набор больших и малых латинских литер: вот оно, это растение, от макушки до кончиков корней!
Какая поверхностная ложь! Разве организм, такой сложный, с долгим жизненным путем «за плечами», разве может быть он весь одинаков? Первые пробившиеся из земли клеточки всхода-сеянца — там они в основании стебля или стволика, у шейки корня. А последние клеточки, рожденные уже стареющим телом, это почка на верхушке. И совсем различны упорство, стойкость, сила наследственных свойств этих клеток, этих частей тела.
Ни во времени, ни в пространстве (в разных частях своего тела) не одинаков организм, и важнее всего знать, где и когда к нему приступиться, чтобы он «прислушался» к тебе и сам помог перелепить его.
И надо уметь еще усилить эту его податливость, выбить его из колеи вековой наследственной рутины.
Отсюда многие ошеломляющие отдаленные скрещивания Мичурина. Отдаленные в смысле родства скрещивания с другими видами и даже родами. И в смысле географическом. Выводя свою изумительную десертную грушу «бере зимнюю Мичурина», он скрестил чужеземку «бере-рояль» с дикой уссурийской грушей. Антиподы, чуждые друг другу, они оба были чужды тамбовской земле. Все было какое-то робкое, неуверенное в гибридном сеянце, словно брел он ощупью по неведомому месту. И человек твердой рукой взял его и повел сам.
Уже посев косточками многих плодовых деревьев, размножаемых испокон века черенками, расшатывает их наследственность. И «осеверяя» абрикос, перебрасывая его на 700 верст, от Ростова на Дону к Козлову, Мичурин сеет абрикосовые косточки сначала у Арчадинской станицы, на 300 верст севернее Ростова, потом, собрав плоды с этих полусеверных воспитанников, делает второй посев уже в Козлове. Разгадка удачи в том, что были взяты именно «косточки от нового, молодого сорта, да еще выбитого из своей колеи…» Дело было именно в воспитании — контрольная прямая прививка южных абрикосов на козловских подвоях вымерзла вся…
А между тем прививка, произведенная с пониманием жизненных законов «партнеров», есть тоже могущественнейшее средство пересоздания растений. Никто не показал этого бесспорнее и яснее Мичурина. То, чего добивался он, граничило с чудом. Два организма соединяются, они питаются из общего источника, обмениваются соками. И наследственная природа их сближается. Гораздо легче скрещиваются, например, предварительно привитые друг на друга растения.
«Ментор» направляет развитие своего «подопечного». Южный миндаль нельзя было «осеверить» пересевом. Но сеянец, привитый на сибирский вид миндаля и всего два года «погостивший» на нем, а потом поставленный «на собственные ноги», отныне не боялся (как и все отводки, взятые от него) тамбовских зим. Стал неузнаваем монгольский миндаль, привитый, совсем юнцом, всходом, за кору садовой сливы. Грушеяблоко, грушелимон и еще десятки таких разительных, несомненных фактов — и Мичурин констатирует: «Вопрос о несомненной возможности вегетативных гибридов считаю достаточно исчерпанным».
Гибридизация твердо, планомерно избранных растений — половая и вегетативная, сотни точных и безошибочных способов вмешательства в их жизни и развитие — все это в сочетании с неотступным, изо дня в день, воспитанием их и строгим, непрестанным отбором и подбором: тут не было простенького рецепта вроде мендельянского перекладывания кубиков, но был ключ к подлинной переделке природы.