В КРАЮ ЖИЗНИ
В КРАЮ ЖИЗНИ
Урожаи могут расти беспредельно.
В. Р. Вильямс, Почвоведение.
Обеспечить значительное повышение урожайности… принять меры к быстрейшему внедрению в производство достижений сельскохозяйственной науки, рассматривая эту работу, как важнейшее условие подъема сельского хозяйства.
Из постановления пленума ЦК ВКП(б) в феврале 1947 года.
Человек хозяином взглянул на карту земли от Карпат до Курильских островов, от ледяной области полюса до обожженных зноем степей Афганистана.
Мы считаем простым и естественным, что живем на земле с повышающимся плодородием. На какой же еще земле должен жить, строить, думать о своем завтра человек?
А между тем впервые, может быть, во всей истории дана миллионам эта уверенность. И то новое мироощущение, которое она принесла с собой, гораздо резче отличается от всех предыдущих, чем различались между собой мироощущения человека античности и средневековья, китайцев эпохи Конфуция и вылощенных воспитанников английских колледжей, охотников и земледельцев страны инков и современных янки.
Какое прежнее человеческое общество обладало нерушимым знанием, что наступающий день будет щедрее, что землю должно и можно улучшать безгранично?
Может быть, разве детям было даровано что-то от ощущения такого мира. А взрослые говорили с умиленной и грустной улыбкой: «золотое детство». И добавляли: «Вот погоди: станешь большим — сам узнаешь…» Словно жизнь заключала в себе мрачную к постыдную тайну, которую следовало подольше скрывать.
И ребенок до времени не знал ее. Он весело подбегал к двери, на ней прошлогодняя метка любящей рукой матери: как вырос! Жизнь — это рост, мир — это рост, где еще через год останется и сегодняшняя метка!
Но «настоящая жизнь» приходила скоро. Для миллионов детей — слишком скоро. Это была жизнь «падающих кривых». Она росла в землю. Пугливо и тревожно озиралась на прошлое. И когда люди создавали мифы, они повсюду сочиняли сказку про золотой век, будто бы когда-то существовавший и канувший безвозвратно. Присловьем стало и тысячу лет жило: «в доброе старое время…» Если и будет лучше, то бог весть когда, когда нас не будет, «через сто тысяч лет», как мечтали герои Чехова. В «век пара и электричества» уже наука стала облекать в цифры и формулы печальную философию «падающих кривых». Так, в конце прошлого столетия некоторые физики гробовыми голосами предрекали «тепловую смерть» вселенной. Это было возведено в особый принцип и связано со вторым началом термодинамики, с учением о возрастании энтропии — о рассеянии и обесценении энергии. Тимирязев был в числе тех, кто с самого начала доказывал вздорность подобных пророчеств. «Солнце потухнет», пугали в популярных книжках по астрономии. Газеты сообщали как сенсацию: «Через сто лет не станет нефти; через пятьсот — и угля». Были изобретены «теории пределов» — неисчислимое количество всяческих «абсолютных пределов» — для всех областей деятельности человеческой. «Убывающее плодородие почвы» провозглашено «законом»…
И вот скинута долой вся эта липкая паутина, застилавшая человеку глаза, омрачавшая вселенную.
Мы — граждане растущего мира.
Работа по изменению Земли, которая ведется в нашей стране, — эта работа уже достигла геологических, космических (употребляя выражение Тимирязева и Вернадского) масштабов. Ее не могли бы не заметить астрономы с Марса или Венеры (если там есть астрономы).
Они увидели бы перемену оттенка в ряде мест земного диска. Там в голые степи уже внедрился лес, больше полумиллиона гектаров лесных полос — непременная составная часть степного ландшафта будущего.
По великому плану, осуществляемому нашей страной, в 1949–1965 годы будет высажено 5 миллионов 709 тысяч гектаров новых лесных полос. Что значит эта цифра? Она равносильна тому, что в течение 15–16 лет будет создан исполинский бор шириной в сто километров и протянувшийся дальше, чем от Москвы до Курска.
Астрономы с планеты-соседки увидели бы стирание желтых пятен: зеленую черту новой Вахшской долины, новые моря, ярким бархатом помеченный путь каналов и повернутых рек.
Воздвигается исполинская Мингечаурская плотина, и жизнью расцветятся азербайджанские степи. Исчезает Голодная степь. Первый канал уже пересек Сальские степи. Три миллиона гектаров будут всего орошены там. Пробуждается Заволжье, и лентой от Сталинграда до устьев великой реки протянется преображенная Волго-Ахтубинская пойма, земля сказочного изобилия: уже говорят о Долине плодородия, новой «нильской долине», которая ляжет на карте Европы.
«Изумрудные пятна» полярного земледелия раскиданы по просторам Арктики: там был «гроб природы». А на крайнем юге нашей страны было другое мертвое пространство — желтое пятно Кара-Кумов и Кзыл-Кумов. «Республикой пустынь» называли Туркмению. Теперь мы читаем о великой битве с песком. Уже создан большой Ферганский канал. Недалеко от древнего Самарканда возникает Узбекское море. Большой Кара-Кумский канал бросит в самую огромную на свете песчаную пустыню воды Аму-Дарьи.
А вдоль тех каналов и арыков, что уже есть в Туркмении, на протяжении 3000 километров насаждаются полосы лесов.
Поля колосятся на «крыше мира», и, как в Хибинах, странно и своеобразно изменилась там природа растений: стебли овса и ячменя оказались сахарно-сладкими.
В то время как на юго-востоке уже сейчас пробуждаются к жизни сотни тысяч гектаров самой мертвой земли в мире, земли, умершей от жажды, на западе создается другая новая житница — на земле, захлестнутой водой. Там, в Полесье, миллионы гектаров — глушь, окна черной жижи, криво заросшие гривы, тучи комаров и мошкары в душных лесах, описанных Тургеневым, Куприным. Но эта земля-утопленница насыщена азотом; чего-чего, а уж засух она не ведает. И когда оживет она — будут на ней созревать урожаи изобильные, ровные…
Вместе с полесской проблемой решается и другая: правильного размещения лесов в Белоруссии. Там верховья многих рек днепровского бассейна. И если окружить их истоки необходимым лесным ландшафтом, исчезнут засухи на Украине.
В этом переустройстве страны не самое грандиозное, но одно из поразительнейших дел — снятие заклятия с Колхиды. Сюда, по греческому мифу, приезжали аргонавты за Золотым руном. Но не металлическим золотом славен этот край, а другим, бесценным — той благословенной рождающей силой, о которой говорят: прут воткни — зацветет. Только тяжелый туман окутывал край, лихорадочные испарения хлюпающей, чмокающей, повсюду сочащейся сырости. На мокрых островках ютились бедные хаты; и лягушки квакали на улицах Поти…
Как изменилось тут все! По сталинскому указанию вышли из власти виды тысячи гектаров. Сказочная плодоносящая сила теперь в руках человека. Эвкалипты выстроились вдоль белых стрелок дорог. Чудо-деревья — их рост можно почти разглядеть глазом. Их корни осушают почву: «деревья-насосы», говорят об эвкалиптах. А запах их, нежный и сильный, похожий на лимонный, стоящий вокруг них летучим облаком, гонит прочь комаров, разносчиков малярии.
Земли рождаются наново. Могучая промышленность удобрений дает полям миллионы тонн туков — азотных, фосфорных, калийных. Почвы на огромных пространствах торфуются, известкуются, гипсуются. Торф — тоже органический перегной, в нем много азота. Известью обрабатываются прежде всего кислые подзолистые почвы — она нейтрализует чрезмерную кислотность и улучшает структуру почвы. Гипс вносится в солонцы, и в Киргизии, например, на почвах, недавно еще бесплодных, удается после гипсования даже такая требовательная культура, как сахарная свекла.
В нашей стране доказано, что можно победить и то грозное и, как многие думали раньше и думают сейчас за рубежом, неотвратимое явление, которое называется эрозией земной поверхности. Да, можно преодолеть разрушение земли, справиться с оврагами, с уничтожением, выдуванием, размыванием верхнего покрова почв. А побеждать пришлось не одну «естественную» эрозию. Там, куда докатывались бои Великой Отечественной войны, в районах, куда вторгался враг, запустошенными лежали поля, в лом обращались изумительные сельскохозяйственные машины, исковеркан, истерзан, взрыт блиндажами, воронками от снарядов и бомб, засыпан мертвенной глиной подпочвы был пахотный слой. «Чтобы привести окрестности Сталинграда в состояние, годное для пахоты, необходимо убрать, перебросить 700 тысяч кубических метров земли. В Московской области война разрушила более десяти тысяч гектаров пашни…»[26]
«Военная эрозия» — словосочетание, неслыханное в истории агрономии. Эту военную эрозию (которой вовсе не знали, например, поля США и Канады) тоже пришлось побеждать.
Мы знаем, что механизация сельского хозяйства — это не просто облегчение, ускорение труда человека на земле, но и мощный способ создания культурной почвы. Наша страна еще до войны была первой в мире по уровню механизации сельскохозяйственных работ. Чудовищно велик был и в этой области военный ущерб. С этим тоже не приходилось бороться там, по ту сторону Атлантики! Нелегко возместить этот чудовищный ущерб. Не сделаешь этого играючи. Нужно великое напряжение сил и воли народной.
Поля получат машин больше, чем их было. Наша страна не просто останется первой в мире по механизации сельского хозяйства, но далеко оторвется от любой капиталистической страны. По решению исторического февральского пленума ЦК ВКП(б), только в 1947 и 1948 годах промышленность дает деревне около 100 тысяч тракторов. Дальше темпы быстро нарастают. За все пятилетие сельское хозяйство получит 325 тысяч мощных тракторов. На поля идут тракторы сильнее и совершеннее довоенных. И вместе с ними самоходные комбайны. Выходит комбайн «Сталинец-6», который специально пришлось конструировать и строить, потому что новые наши урожаи нельзя было убирать прежними комбайнами: они почти не брали золотой стены колхозных хлебов на полях передовиков сельского хозяйства. (К слову скажем, что на подобные урожаи вовсе не рассчитаны и все американские комбайны; они «отказали» бы на полях даже средних, по нашим представлениям, колхозов.)
Наша страна — самая хлебная страна в мире.
К началу войны посевная площадь в ней выросла почти наполовину по сравнению с дореволюционной. И главная на полях не «ржица», как в старину, а пшеница, далеко выплеснувшаяся из южных степей, из черноземной полосы — и на север, в лесную область, и на восток, за Урал, в Сибирь, и на юго-восток, в Казахстан.
Изумительны восходящие кривые урожаев, зримое повышение плодородия земли. Не медленно-вековое, не десятилетиями даже, а именно зримое, на глазах, почти год от года.
Средний урожай во второй пятилетке вырос, по сравнению с первой, на 21,3 процента. Урожаи озимых пшениц — на 26,7 процента, яровых пшениц — на 31,1 процента. А если сравнить три довоенных года (вовсе не лучших, мы помним, с ледяными веснами и опаляющим зноем летом), если сопоставить их не с рядовыми, а с рекордным для дореволюционной России 1913 годом, то мы увидим скачок с 6,9 центнера пшеницы в среднем с гектара (в 1913 году) до 10,57 центнера (в 1938–1940 годах). А за эти же четверть века урожай пшеницы в США снизился до 8,9 центнера (в 1913 году было 9,6 центнера). Канада же собирала на каждом гектаре едва 68 процентов прежних урожаев пшеницы. Мы говорим о самом драгоценном — о пшенице. Но и по другим хлебам отчетливо видны, как две расходящиеся дороги, те же две кривые: восходящая кривая повышающегося плодородия в СССР, нисходящая — в двух крупнейших житницах капиталистического мира: Соединенных Штатах и Канаде.
Что же, практика там не приходит в противоречие с теорией, напророчившей иссякание силы земной…
Уже в 1937 году наша страна была на первом месте в мире по производству пшеницы, ячменя, овса, картофеля и многих других культур.
Перед войной наши поля давали 45 процентов мирового сбора пшеницы, хотя ка долю СССР падали лишь немногим более четверти общей площади, занятой в мире пшеницей; значит, должен был произойти резкий сдвиг в урожайности пшеницы, по сравнению со средней мировой, чтобы стали возможны такие сборы.
На душу населения приходилось у нас 4,5 центнера зерна хлебных злаков, а в Соединенных Штатах — всего 1,9 центнера, во Франции — 1,8 центнера, в Германии — 1,5 центнера.
Это не простое «первое место», не простое превосходство. Это различие разительное, качественное. Оно уже позволяет представить себе, как будет совершаться у нас дальнейший переход к осуществлению тысячелетней мечты человечества — коммунизму, лозунгом которого станет: «…каждому по потребностям…»
Не раз предпринимались попытки вычислить, какой наибольший урожай вообще может быть выращен на земле. Американец Вилькокс установил для пшеницы предел 110,5 центнера с гектара. «Мировым рекордом» считалось 92 центнера, собранных однажды в Италии. Это записали в учебники и запомнили надолго. И «рекорд» и «предел» постигла общая судьба теоретических «пределов». Колхозник Маценко из Ямпольского района, Винницкой области, вырастил на опытном поле хаты-лаборатории 682 пуда пшеницы (то есть примерно 112 центнеров).
А актюбинский колхозник Чаганак Берсиев, памятник которому поставлен в казахском ауле, собрал в 1943 году свой урожай другого зернового растения — проса — свыше двухсот центнеров с гектара (как об этом уже рассказывалось на страницах этой книги). То был абсолютный рекорд урожая, когда-либо полученного от зернового растения человеком.
Говорят, что вычислен теперь новый теоретический предел для пшеницы: 150 центнеров. Но не будем особенно доверять и этому. Вспомним слова Вильямса: «Урожаи могут расти беспредельно».
Именно возможность беспредельного повышения урожаев доказывает опыт нашего советского сельского хозяйства. Ведь не случайно рекорды урожайности не по некоторым только, а по всем главнейшим культурам держит наша Родина — СССР.
Бельгийский институт по изучению сахарной свеклы считал непревзойденными урожаями свеклы 810 центнеров с гектара, которые посчастливилось собрать где-то в Западной Европе в 1888 году (вон какая старина!), и урожай похуже — 760 центнеров, зарегистрированный в 1933 году. Вскоре после того как в Брюсселе был важно вписан в книги этот рекорд, на другом конце Европы, в нашей стране, Мария Демченко положила почин движению пятисотниц. Пятьсот центнеров — то был только первый рубеж для советских свекловодов. Уже в 1936 году несколько десятков колхозных звеньев рапортовали с Украины, что они вырастили больше чем по тысяче центнеров сахарной свеклы на гектар. Затем звеньевая Оторбаева в Киргизии сняла 1320 центнеров с гектара. А звеньевой казахстанского колхоза имени Ленина Семен Утепбергенов превзошел и это: он рапортовал о сборе 1410 центнеров с гектара!
Не одно тысячелетие выращивают рис в странах Востока. Там это главный «хлеб». У нас рис — культура молодая, вовсе не «ведущая». Но тысячелетний опыт рисоводов — ни в Китае, ни в Японии, ни в Индии, а также ни в Италии, ни в Испании, где тоже рис сеют давно, — не знал высших урожаев риса, чем 30–40 центнеров с гектара. Пятьдесят центнеров — уже рекорд. А самый высокий известный урожай не превышал 90 центнеров. В 1936–1939 годах колхозники на юге Украины уже собирали по 50–75 центнеров с гектара, в Краснодарском крае — до 107 центнеров, а в Казахстане — до 128 центнеров. В 1946 году колхозник Кзыл-Ордынской области лауреат Сталинской премии Ибрай Жахаев собрал 160 центнеров риса с гектара. Предел ли это? Да нет, конечно! Когда вы будете читать эту книгу, газеты вам сообщат о новых победах советских рисоводов. Ведь рис, по мнению специалистов, одна из самых урожайных среди зерновых культур.
Впрочем, эту славу он делит с кукурузой. Мы знаем, что кукуруза — главная культура не где-нибудь в отсталых государствах Востока, а в Соединенных Штатах. Там очень озабочены повышением урожайности кукурузы. Выводят новые сорта. Недавно ввели в практику посев кукурузы гибридными семенами, получаемыми от скрещивания разных «линий»; это повысило урожай.
Однако никогда американские поля не знали такого скачка, взлета урожайности кукурузы, какой произошел на полях Украины в 1948 году. За рубежом неизвестны сборы кукурузы свыше 100 центнеров с гектара. У нас на Кавказе до войны достигнуты урожаи 130 и даже 165 центнеров с гектара. Герой Социалистического Труда Марк Евстафьевич Озерный, как уже знает читатель, собрал на Днепропетровщине в жестокую засуху 1946 года по 136 центнеров с четырех колхозных гектаров. А в 1948 году он же снял небывалый доселе урожай: больше 205 центнеров кукурузы с гектара.
В 1927 году в США был премирован и разрекламирован, как «чудо», фермер, получивший по 46,6 центнера хлопка-сырца с двух гектаров — в девять раз больше среднего урожая по стране; через 2–3 года после этого в США выдавались премии не за урожай, а за уничтожение урожая. У нас перед войной на тысячах гектаров в Узбекистане снимали по 50 и больше центнеров хлопка-сырца и на сотнях гектаров — по 100 центнеров. А в 1938 году весь мир узнал о победе колхозного звена Алиевой в Азербайджане: 151 центнер с гектара.
Сбор тонны волокна льна-долгунца с гектара казался невероятным: мы уже знаем о четырех тоннах, собранных колхозницей Е. Саух в Емильчинском районе, Житомирской области.
Надо вдуматься во все это! Это не просто «еще новые рекорды», не просто «повышение урожайности»: на наших глазах совершился переворот в земледелии.
Он не мог бы совершиться без переворота в самой земледельческой науке.
Наши ученые создают советскую сельскохозяйственную науку, науку могучую, самую передовую в мире. Но в том-то особенная, беспримерная сила ее, что строится она не только учеными-профессионалами (как ни огромна их роль), не одним академическим путем. «Мы уже теперь имеем основание говорить о стахановской системе агротехники — глубоком творчестве народных масс в области культуры земледелия», пишет академик И. В. Якушкин в своей книге «Растениеводство», увенчанной Сталинской премией.
Передовики сельского хозяйства, Герои Социалистического Труда добились того, что пшеница стала расти на их полях так густо, как раньше рос только лен: 2000–2400 стеблей на квадратный метр. А леи на этих полях ушел еще вперед: до 3000 стеблей. Только представить себе эту щетку, эту литую стену, в которую, кажется, и мыши не юркнуть!
Стахановцы разработали множество способов «подкормки» культур во время их роста. Когда в засуху поля сахарной свеклы изнывали от жажды и плохо было с водой, свекловоды применяли подпочвенное орошение корней свеклы, чтобы ни капли влаги не пропало зря.
Стахановцы знают, как, когда и чем, каким орудием разрыхлить землю, чтобы «подкормить» и землю и растущие ткани воздухом; как распределить растения на поле, чтобы дать им возможность наилучшим образом использовать свет. Уже «подкармливают» светом семена в конце яровизации их; это повышает на одну десятую урожаи яровой пшеницы.
Вводится новый способ разведения многих культур рассадой, с сильным скачком вверх урожайности.
Можно ли регулировать тепло на поле? Оказывается, и это до какой-то степени в силах человека. Можно обработкой изменить тепловой режим в почве; можно утеплить почву слоем соломы, торфа, навоза. И это будет не простое укутывание: в навозе идет медленное разложение, он разогревается. А при этом выделяется углекислота — «сырье», как мы знаем, для чудесного процесса фотосинтеза у зеленых растений. И поля оказываются удобрены небывалым удобрением — газообразным! Академик И. В. Якушкин уверен, что в ближайшие годы мастера социалистических урожаев проявят специальный интерес «к подкормке растений углекислотой». И маститый наш растениевод заявляет: «сельскохозяйственная наука обязана взять на себя скорейшую разработку этого вопроса».
Вот что особенно важно во всей работе строителей новой, народной науки о плодоносящей земле, стахановцев земледелия: урожаи на их полях растут быстрее, чем затраты труда.
Тут полностью, с предельной наглядностью опровергнуто пресловутое прорицание об «убывающем плодородии», пытавшееся, как знает читатель, возвести в «закон» нечто прямо противоположное опыту колхозников-передовиков: что будто бы в земледелии каждая новая затрата труда будет давать все меньший и меньший эффект, пока в конце концов, изнывая, обливаясь седьмым п?том, земледелец не убедится, что он собрал всего лишь одно лишнее зернышко.
И еще вот что исключительно важное произошло в сельском хозяйстве нашей страны: у нас речь идет вовсе не об отдельных рекордах, но о непрестанном общем подъеме урожаев, завоевании новых высот год от года во всем массиве колхозных полей.
Уже произнесены слова: гарантированные урожаи. Эти слова записаны в постановлении февральского пленума Центрального Комитета партии большевиков и в постановлениях правительства. Поля с гарантированным урожаем! Небывалые слова. «Как бог даст» — вот какие слова сопровождали земледелие на протяжении тысяч лет. «Как бог…» или «как погода, как дождик» — не все ли это было, в конце концов, равно?
Вся наша сельскохозяйственная наука, весь опыт передовиков — да весь, шире говоря, наш колхозный строй — направлены к тому, чтобы обеспечить гарантированные урожаи.
Но вот и специально для создания участков с такими урожаями предпринято в нашей стране огромное и, пожалуй, тоже небывалое дело. Дело это — орошаемое земледелие в исконной житнице, в земледельческом сердце страны: в центрально-черноземных областях, на Украине, в Поволжье, на Северном Кавказе, в Крыму, в Западной Сибири и в тех частях Казахстана, где хлеб выращивали до сих пор без полива. К концу пятилетки площади орошения во всех этих краях и областях составят многие сотни тысяч гектаров. Как же изменится все на старинных полях — и рост хлебов и самый характер труда земледельца! И даже пейзаж, с детства нам привычный, вдруг станет иным.
Когда вы возьмете в руки эту книгу, уже созреют и будут убраны с полей первые гарантированные урожаи. Само собой разумеется, что и они не окажутся по струнке выравненными на всех полях. Стахановцы земледелия и тут будут указывать всем колхозникам дорогу вперед. Недаром ведь родилось и вошло в быт это слово: передовики. У нас уже дело идет так, что важен не рекорд сам по себе (как в статистике брюссельского и иных зарубежных институтов); рекорд важен, когда он учит всех колхозников. От колхоза-рекордиста у нас требуется, чтобы он потянул за собой другие колхозы. «Рекордный» район должен передавать свой опыт другим районам.
Так делились своими замечательными достижениями шполянцы на Киевщине. Весной 1948 года собрались мастера высоких урожаев Каменец-Подольской области и в ответ на Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда передовым людям сельского хозяйства Украины порешили, что каждый из них, каждый из мастеров должен распространить свой опыт на соседние колхозы. Во исполнение этого в колхозе имени Ленина, например, разработали точные и конкретные мероприятия, почти инструкцию для соседей, как обеспечить получение урожаев на круг: зерновых не меньше чем по 22 центнера, сахарной свеклы — 400 центнеров с гектара.
А знаменитый алтайский звеньевой Михаил Ефремов сейчас специально обучает молодую смену своему высокому искусству.
Замечательные это явления; вдумаемся в них.
Американец, фермер, премированный в те годы, когда в Америке еще выдавали премии за урожай, был, вероятно, неплохим парнем, работящим, сметливым и дело свое знал. Но когда несколько газет расславили его как «чудо» (чтобы на другой день забыть), можно себе представить, как он красовался перед фотоаппаратами репортеров, как закидывал ногу на ногу, как выставлял в ослепительной улыбке все свои зубы, «я сделал — смотрите на меня!»
У нас тоже печатаются фотографии наших Героев, они становятся знатными, по-настоящему знаменитыми на весь народ, их окружают почетом и уважением. Но какая разница! Каждый из них твердо убежден: ты тогда первый, когда добьешься, чтобы другие были такими же первыми, как ты, — и тут твоя гордость. А сам иди опять вперед, чтобы снова потянуть за собой других.
И мало того, что знает это отлично любой наш Герой Социалистического Труда сам про себя, он знает еще, что и люди именно так смотрят на него, именно этого от него ждут.
Когда взвешиваются показатели в нашем социалистическом соревновании, учитывается не только то, чего ты добился сам, но и то, как ты передал свой опыт, как ты повел остальных.
Это рождение нового сознания человеческого; это победа еще труднейшая, чем победа над землей, над природой, — победа над, казалось, вековечным: «я сделал — смотрите на метя!»