ПОЕЗДКА ОТКЛАДЫВАЕТСЯ

Бернарду Шлезингеру и Агие Вонделу нелегко было решиться предпринять поездку из Амстердама в Бразилию. Обоих мучило сомнение: может, вся эта затея ни к чему? Дорога дальняя, да и влетит она в копеечку. Правда, слишком прибедняться им не приходится, но и лишних денег у них не водится. К тому же путешествие может затянуться. Вондела это меньше беспокоило. Хотя последнее время дела его шли не блестяще, но пока он еще вполне кредитоспособен, и ежемесячные перечисления продолжают поступать независимо от того, на месте он или в отъезде. С компаньоном они с самого начала договорились, что тот сам будет справляться с делами, да, собственно говоря, никто, кроме одного доверенного сотрудника, и не знает, что их, хозяев, двое. А вот Берек — другое дело. Он занимается частной практикой, а пациенты хотят, чтобы «свой» доктор всегда был под рукой.

Сомнения длились до тех пор, пока Фейгеле (раз уж Берек по сей день называет ее так ласково, последуем его примеру и мы) в один прекрасный день со свойственной ей категоричностью не заявила:

— Кончайте-ка, мужчины, разговоры! «Ехать, не ехать»… Последнее слово, как я понимаю, за вами, но не грех и меня послушать. С Береком, скорее всего, должна была бы поехать и я. Но мужа своего мне не переспорить. Верно и то, что Вагнера я почти совсем не помню и, попадись он мне на глаза, вряд ли бы его узнала. Помню только, что постоянно шипел, как гремучая змея. Запомнилось мне также, что был он высоченного роста, так что его хватило бы на двоих, — какое-то страшилище. Подождите, подождите, я еще не все сказала. А что этого душегуба столько лет не могут схватить за горло, тоже кое о чем говорит. Всякое может случиться. И не смотрите на меня так! Береженого бог бережет. Вы не хуже меня знаете, что в наше время порой расправляются не с убийцами, а со свидетелями. Щука может уйти вглубь, как Борман и Менгеле, а рыбак с крючком, глядишь…

— Согласен, — не дал ей договорить Агие, — но раньше времени нечего тревожиться. Поедем вдвоем. Одно дело — рекомендательное письмо к моему другу Гроссу, другое дело — явиться самому. Но суть не в этом. Недавно мне в руки попали важные документы об оберштурмбаннфюрере СС профессоре Вернере Хайде — научном руководителе акции «эвтаназия», жертвами которой стало свыше двухсот тысяч человек, и о любимце Гиммлера профессоре Вольфраме Зильберсе — генеральном директоре научно-исследовательских институтов по изучению проблемы наследственности. Из них явствует, что по предложению этих «ученых мужей» Францу Штанглю еще в 1940 году было приказано в кратчайшие сроки и совершенно секретно создать действующую модель лагеря смерти, по образцу которой такие же лагеря будут создаваться на территории завоеванных стран. Местом для него был избран замок Хартгейм в Австрии.

Там-то строитель из Штутгарта Эрвин Ламберт и соорудил первую газовую камеру. В этом же лагере была создана специальная школа, в которой из числа отобранных фанатично преданных нацистов готовили руководителей будущих конвейеров смерти. В свое время и Ламберт, и Хайде, и Зильберс предстали перед судом, но все они о Хартгейме предпочитали не распространяться. Вагнер был первым, кого Штангль зачислил слушателем, а несколько месяцев спустя назначил инструктором этой школы, и теперь никто, пожалуй, не знает столько о судьбе эсэсовцев из Хартгейма — куда разбрелись и где укрываются, — как Вагнер. Разумеется, выудить это у него не просто, но пытаться надо. Возможно, что и фрау Тереза Штангль вынуждена будет кое в чем раскрыться перед вами. Короче говоря, долго раздумывать не приходится. Сейчас же звоню в Сан-Паулу Гроссу, и, если обстановка не изменилась, вылетаем.

Береком владели противоречивые чувства. Хоть Фейгеле и уверяет, будто не помнит Вагнера и не узнала бы его при встрече, это не совсем так. Не забыла же она, что он высоченного роста и что он то и дело шипел. И если бы она поехала с ними, было бы совсем неплохо. Но после того, как лет десять назад они вместе ездили на процесс в Хагене, она долго не могла прийти в себя, и затянувшиеся было раны снова дали о себе знать. И он твердо решил: хватит! Он не допустит, чтобы на пути Фейгеле снова повстречался кто-либо из эсэсовцев Собибора. Что до Вондела, то его намерение тут же вылететь в Бразилию встревожило Берека.

Конечно, сообщение Агие очень важно. Да о чем тут говорить, если из оставшихся в живых ста восьмидесяти палачей Собибора перед судом Западной Германии предстали только четырнадцать. Ради того чтобы разыскать и разоблачить остальных, не следует жалеть ни труда, ни времени, ни денег, даже если это и связано с опасностью для жизни, и все же он убежден, что не только Фейгеле, но и Агие с его чувствительным к малейшим переменам климата больным сердцем не должен рисковать собой. Это не обычный полет, когда, прибыв на новое место, на час-другой переводишь стрелку часов. Это долгая и утомительная дорога, протяженностью от Восточного полушария до Западного. В Бразилии придется забыть о привычных для нас временах года. Легко ли будет Вонделу приспособиться к периоду дождей, который длится там с ноября по май? Обо всем этом Берек не раз говорил Агие, но тот все отмалчивался, делал вид, что не слышит. Как же все-таки быть?

Тем временем Вондел связался по телефону с Гроссом. Судя по доносившимся восклицаниям, там произошли какие-то перемены, и Гросс советует с вылетом повременить.

Услышав эту неожиданную новость, Фейгеле ухмыльнулась и заметила:

— Что ни говорите, а я как в воду глядела. Все их дьявольские штучки у меня уже сидят в печенках. И этот хищник не клюет на приманку. Не зря я вам напомнила про Бормана. Похоже, что это второй Ресифи.

Ресифи… Из этого бразильского города как-то поступило сообщение, взбудоражившее телеграфные агентства всего мира: «Мартин Борман арестован в бразильском штате Пернамбуку!» Вскоре, однако, выяснилось, что произошла ошибка: вместо Бормана в Ресифи задержали другого нациста, бывшего офицера СС, которого органы юстиции многих латиноамериканских стран разыскивали за торговлю наркотиками.

Понять, почему Гросс неожиданно предложил отложить вылет, было трудно, и Фейгеле все больше склонялась к мысли, что поездка в Бразилию с самого начала была пустой затеей, что она ломаного гроша не стоит, ее надо выбросить из головы и заниматься более неотложными делами. И у Вондела появились совсем иные заботы: предстоящую ему операцию по вживлению кардиостимулятора нельзя было дольше откладывать, и Берек уговорил его как можно скорее лечь в больницу.