РУКИ НАЗАД

Как только Штифтер дал знать, что, судя по приметам, Болендера видели в Гамбурге, тотчас же туда переехали Берек и Фейгеле. Медицинский институт оба они к этому времени уже закончили, и им помогли поступить на работу в одну из клиник. Квартиру из двух комнат они сняли недалеко от города, в Пиннеберге. Прошло больше года, но ни разу им не удалось встретить человека, даже отдаленно напоминающего бывшего шефа «небесной дороги».

Кневский возвратился в Польшу. И супругам не раз приходила мысль, что пора покинуть Германию. Так бы они и поступили, если бы наконец однажды Фейгеле не примчалась домой возбужденная и с порога не выпалила:

— Я, кажется, видела его. Правда, я его представляла себе несколько иначе.

— Где? — бросился к ней Берек.

— В Эльберштадте. Что ты на меня так смотришь? Задержать его я ведь не могла. Порт большой и разбросанный. Болендер сел в автомобиль, и, пока я схватила такси, его уже и след простыл.

— А почему «кажется»?

— Потому, что в Собиборе я видела его всего лишь один раз. И то от страха закрыла глаза и шептала: «Приходи уж, приходи, страшная смерть». Или ты думаешь, что достаточно было мне взглянуть на рисунок, который ты мне показал, чтобы я его тотчас узнала?

Жители Гамбурга, особенно те, что хотят забыть о всех невзгодах и доставить себе удовольствие, знают дорогу в увеселительный квартал Санкт-Паули. Допоздна кипит здесь подогретое вином веселье. Если кошелек набит, там можно недурно провести время. Недалеко от бульвара в Санкт-Паули Берек и увидел его. Курт Болендер не спеша шел по одной из дорожек, усыпанных красной кирпичной крошкой. Уже несколько часов спустя Берек знал, где он работает и что зовут его теперь Курт Вильгельм Фале.

Иногда люди совершают поступки, которые трудно постичь. Скажем, то, что местом жительства Болендер избрал крупнейший город и порт Западной Германии, еще можно понять, но то, что он поступил кельнером в ресторан, где можно встретить людей со всего света, — уму непостижимо.

Сегодня Береку не до еды, но вот Штифтер, оказывается, гурман. Он уселся за стол так основательно, будто только затем сюда и приехал. К тому же курит столько, что дым стоит столбом. Береку хотелось бы знать: чем объясняется его всегдашнее самообладание — и даже при таких обстоятельствах — профессиональным хладнокровием или у следователя и в самом деле стальные нервы? От яркого света и оттого, что Берек не отрывает взгляда от мелькающего по залу оберкельнера Курта Вильгельма Фале, глаза у него устали, и он то и дело щурится. Оберкельнер расхаживает между столиками с важным видом занятого делом человека, знающего себе цену. Черный галстук, манжеты ослепительной белизны.

Наконец настала минута, когда Штифтер откашлялся, прочистил горло и велел передать оберкельнеру, что его просят заглянуть в кабинет в правом углу зала. Болендер, поклонившись, встал у столика.

— Господин Курт… — запнулся на секунду Штифтер.

— Курт Фале.

— Господин Курт Фале, нам хотелось бы пригласить вас к нашему столику. Не беспокойтесь, там, — Штифтер указал пальцем на общий зал, — будет все в порядке. Сам хозяин заменит вас.

Оберкельнер посмотрел на Штифтера так, будто тот слегка перебрал. Он невнятно поблагодарил за приглашение и повернулся к выходу.

— Господин Курт Вильгельм Фале, — задержал его следователь, — я Иоганн Штифтер, из уголовной полиции. По тому, как у вас изменилось лицо, я понял, что вы верите мне на слово. Все же мне хочется, чтобы вы убедились, — он отогнул лацкан, — но совершенно необязательно тут же закладывать руки за спину… Присядьте.

— Господин Штифтер, если у вас действительно ко мне дело, я вас слушаю. Что же касается моего лица и моих рук, я попросил бы вас…

— О чем же вы попросили бы меня?

— Чтобы вы отдавали себе отчет в том, что говорите.

— В гестапо один человек, которого вы знаете не хуже меня, говорил уже мне эти слова. И должен признаться, бывали минуты, когда я сожалел, что не послушался. Скажите, этот молодой человек, — и Штифтер указал на Берека, — вам знаком?

— Нет.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Память у меня пока в порядке.

— Тогда я ничего у вас спрашивать не стану, вы нам сами обо всем расскажете. Начать советую вам так: я, Курт… — и назовите свое настоящее имя.

— Господин Штифтер, если вы уверены, что у вас есть основания разговаривать со мной таким образом, то ресторан для этого не самое подходящее место.

— Вы совершенно правы, но вряд ли для вас имеет смысл спешить в другое место. Вы ведь понимаете, что, раз было преступление, будет и наказание…

— Ордер на мой арест никто вам выдать не мог.

— Я его и не просил. Мои коллеги даже не знают, что ради вас я поехал сюда. Пока это наша тайна. Лучше расскажите, как к вам попал алмаз, который потом оказался на Лондонской выставке. Тогда ваша фамилия была Бреннер. Правда, доказать, что этот алмаз продал Курт Бреннер, почти невозможно.

— Господин Штифтер, — оберкельнер продолжал разговор все еще стоя, — допустим, вам удалось бы доказать, что Курт Вильгельм Фале и Курт Бреннер одно и то же лицо, что у меня был алмаз и я его продал, ну и что из этого, в чем моя вина? Разве только — алмаз краденый, в таком случае пусть разберутся и накажут того, кто украл.

— Там, куда мы вас сейчас отвезем, во всем разберутся.

— Господин Штифтер, я не знаю, кто этот молодой человек, но мне не хотелось бы, чтобы из-за недоразумения… Поверьте, я в долгу не останусь…

— Широта вашей натуры нам известна. Не так просто было обзавестись бумажкой, что Курта Болендера нет в живых. Но ведь пока вы еще не в колумбарии. Вас, Болендер, будут наказывать не за то, что вы, получив алмаз у Фридриха Шлезингера, должны были его заактировать и сдать, а оставили у себя. Не забывайте, где это происходило и кем вы тогда были. Ваша улыбка, обершарфюрер СС Курт Болендер, фальшивая. Лучшее средство от страха — это делать что-то, но бежать вам не удастся. За многие годы моей работы в полиции бывали случаи, когда удавалось от меня бежать, но на сей раз — дудки. Если хотите, можете закурить или глотнуть пива. Пожалуйста!

Нервным движением Болендер отодвинул от себя стакан, на минутку присел и тут же вскочил.

— А что, господин Штифтер, если я сейчас подниму шум? За столиком возле кабинета сидят четыре английских офицера. Они наши завсегдатаи. Вот я и заявлю им, что вы не Штифтер, а Гиммлер. Вы примерно одного с ним возраста, а если судить по портретам, даже немного похожи.

— Хорошо придумали, Болендер! Но к чему поднимать шум? Я и сам могу их пригласить сюда. Одного из них я тоже знаю. Он служил в штабе Второй английской армии и, наверно, помнит, как части этой армии 21 мая 1945 года арестовали шефа гестапо. Захватили его где-то в пути; разъезжал он, разумеется, под вымышленным именем, переодетый, сбрив усы и с черной повязкой на одном глазу. В ночь на 24 мая во время медицинского освидетельствования он зубами раздавил стеклянную ампулу с ядом, которую держал во рту, и через пятнадцать минут скончался. Это о Гиммлере. Что же касается вас, то молодой человек, — указал он на Берека, — который жил и работал вместе с Фридрихом Шлезингером и взял его фамилию, заявит: «Этого эсэсовца я видел и знаю, чем он занимался в лагере смерти Собибор. Видел все своими глазами». Вы, обершарфюрер, понимаете, что это значит? Разве только в вашем нынешнем состоянии вы не способны здраво мыслить.

— Если молодой человек так заявит, это будет наглой ложью.

— Болендер, неужели вы не слышали или не читали, что еще десять лет тому назад поймали и судили Бауэра, Гомерского? Приходится удивляться, что за вами мы пришли так поздно. Все бывшие узники лагеря уничтожения Собибор, оставшиеся в живых, на вас пальцем укажут.

— Тот, кто был в лагере уничтожения, уже ни на кого не укажет.

— Я тоже так полагал, но, к счастью, ошибался. Кое-кому из осужденных удалось выжить, а палачам Собибора на месте выдали сполна. Будь вы в момент восстания в лагере, первым убили бы не Ноймана, а вас. Окажись там Штангль или Вагнер, тогда вы были бы вторым. Хочу задать вам еще один вопрос, можете считать его неофициальным. Скажите, где сейчас находится Штангль?

— Не знаю.

— Есть основания надеяться, что он скоро попадется. Но взять его хотелось бы мне самому.

Болендер в глубине души уже понимал всю безысходность своего положения и после некоторого раздумья заявил:

— Из персонала лагеря Собибор я знаю, где находится один лишь Карл Френцель.

— Болендер, — впервые подал голос Берек, — про Карла Френцеля нам все известно. Надо думать, что скоро он будет там, где и должен быть.

Штифтер поднялся и подвел черту под разговором:

— Если так, то на сегодня все вопросы и ответы исчерпаны. Пошли, Болендер! Машина у входа. Пойдете посредине — между мною и этим молодым человеком. Руки назад!

Фейгеле дожидалась в машине. Когда Болендер уже был за решеткой, они с Береком помчались телеграфировать Кневскому в Варшаву. Домой они добрались поздно ночью.