ПИСЬМО АЛЕКСАНДРУ ПЕЧЕРСКОМУ

«Дорогой Александр!

Я очень благодарен тебе за письмо и особенно за то, что ты выполнил мою просьбу и прислал свою фотографию. За эти годы я сильно изменился, ты же, как мне кажется, остался, каким был. Жена говорит, что, по моим рассказам, она тебя таким и представляла. Теперь ты уже знаешь, что я женат. У нас две славные дочки. Старшей скоро шестнадцать, младшей исполнилось одиннадцать. Работаю таксистом. Живем неплохо.

Итак, тебе хочется знать, что со мной произошло после Собибора и как я нашел Бауэра…

Стоит только написать слова «Собибор», «Бауэр», как меня пронизывает острая боль. Кто-кто, но ты, я знаю, меня понимаешь.

Приступлю к рассказу: примерно год тому назад я со своими знакомыми сидел в ресторане. И хотя давно знаю, что после любой попытки отвести душу остается лишь горький осадок, я почему-то дал волю словам и заговорил о Собиборе. Вдруг я увидел, что сидящие за столом смотрят на меня так, словно я рассказываю небылицы, и никому, понимаешь, никому не хочется верить, что такое могло происходить на самом деле.

Я умолк и через некоторое время, когда мы уже были на улице, сказал одному из знакомых:

— Генри, думаешь, то, что я рассказал, не больше как дурной сон? Ты улыбаешься?

Он мне ответил:

— Сон это или не сон, но, по мне, лучше постараться прогнать его. Кому по вкусу дурные сны! Хочешь, Сэм, я раздобуду тебе адрес врача, который лечит гипнозом такую хворь. Это обходится недешево, но, говорят, дело свое он знает.

Теперь настал мой черед улыбаться.

За несколько дней до того, как ехать в Хаген на судебный процесс по делу палачей Собибора, среди ночи я вдруг проснулся оттого, что кричал не своим голосом, и наутро все-таки направился на прием к врачу, изгоняющему дурные сны при помощи гипноза.

Врач начал с того, что предупредил меня: потребуется не менее десяти — двенадцати сеансов и результат будет положительным лишь в том случае, если я буду строго выполнять все его предписания.

— Согласны? — спросил он.

Конечно, согласен. Что мне еще остается делать? После этого он забросал меня вопросами, и, как мне показалось, мои ответы его удовлетворили. Вдруг он прервал себя на полуслове (в это время он втолковывал мне, как важно подольше бывать на свежем воздухе) и спросил:

— Что же, собственно говоря, снится вам много лет подряд? Не зря ведь говорят, каждый сооружает себе лестницу в зависимости от того, как высоко он вознесся во сне. Что вы думаете об этом?

Остроту насчет лестницы я, по правде сказать, не совсем понял и ответил ему без обиняков:

— Я ведь, доктор, говорил вам: Со-би-бор! Так назывался лагерь смерти, куда я угодил еще мальчишкой.

Ты бы посмотрел, как он возмутился, услышав мой ответ. Почему же я не сказал ему, что был в руках у фашистов, сразу, едва переступил порог кабинета? Нечего было зря тратить на меня время и брать плату за визит.

— Я медик, ме-дик, а не шарлатан, — внушает он мне, — я берусь лечить только тех, кому можно помочь, а вы…

Что мне оставалось? Я с ним рассчитался. За то, что он сказал правду, я ему хорошо заплатил.

— Гуд бай, доктор, — говорю, — прошу прощения.

— Гуд бай, гуд бай, могу дать вам только один совет. О лагере постарайтесь забыть. Избегайте всего, что может навести вас на мысль о том времени и о тех событиях. Вы должны были так настроиться давно, как только кончилась война. Неужели вы этого сами не понимаете?

— Понимаю.

— Вот и надо было выкинуть все из головы.

— Это выше моих сил, доктор.

— И все же вам бы следовало как можно меньше думать о трагедии минувших лет.

— Пробовал. Сперва думал, что это мне удастся после того, как я найду и помогу задержать хотя бы одного убийцу из Собибора.

— А-а! Так вот что вы себе вбили в голову! И с этой фантазией носитесь по сей день? Вы должны понять, что самовнушение тоже своего рода болезнь.

— Почему самовнушение? Я его разыскал и задержал.

— Кого вы задержали?

— Обергазмейстера из Собибора — Эриха Бауэра.

— Во сне?

— Нет, доктор, наяву.

— Даже так? Интересно. И долго вы его искали?

— Почти четыре года.

— Вы его задушили, пристрелили?

— Я передал его в руки полиции.

— Но теперь вам следует забыть о нем. Жив он или нет, все равно встречаться с ним вам больше не придется. Это несомненно.

— Не говорите. В ближайшее время нам обоим предстоит выступить в качестве свидетелей на одном судебном процессе. Извините, доктор, я отнимаю у вас время, а в передней дожидаются пациенты.

— А вы? Вы ведь тоже мой пациент. Этот обергазмейстер, не запомнил его имени, сейчас на свободе?

— Нет. Бауэр в тюрьме. Сперва его приговорили к смерти, но потом…

— Теперь только я начинаю кое-что понимать. Бауэра, конечно, власти запросто могут принудить выступить в качестве свидетеля. Но вас? Вы ведь свободный гражданин. Каждый мало-мальски разумный человек подтвердит, что ехать на процесс вам нельзя. Если вы не сойдете с ума, то заболеете, получите инфаркт. До вас доходит серьезность моих слов?

— А как же!

— Если вы будете выполнять мои предписания, я попытаюсь вам помочь. Я имею в виду ваши нервы. Но при одном условии: на процесс вы не поедете, ни строчки о нем читать не будете, даже слушать о нем откажетесь.

— Спасибо, доктор, только я непременно поеду. Я должен предъявить счет и добиться расплаты.

Вот тебе, дорогой Александр, слово в слово мой разговор с врачом, а заодно и кое-что о Бауэре. Подробнее о том, как я его обнаружил, я тебе еще расскажу. Об этом много писали в газетах. Шутка ли, такая сенсация! Посылаю выдержку из книги «По следам убийц», вышедшей в Польше. Все, быть может, происходило не совсем так, как в ней изложено, но все-таки там больше правды, чем в других публикациях.

После восстания мне действительно повезло. Пуля меня миновала, на мину я не наскочил и не попал, как это случилось со многими узниками, оказавшимися по ту сторону колючей проволоки, снова в руки к фашистам. Меня и одну девушку, бежавшую из Собибора, спас польский крестьянин. Мы скрывались у него целых девять месяцев. Все эти долгие месяцы, до встречи с советскими солдатами, он и его семья ежеминутно рисковали жизнью. Такое не забывается.

Больной, исхудавший, оборванный, я отправился в местечко, где родился и рос Повсюду только угольно-черные печные трубы, куда ни повернешься — зола. Из всей нашей многочисленной семьи не осталось в живых никого. Я потерял всех. Какое-то время слонялся один-одинешенек. Когда окончилась война, решил направиться в сторону Собибора, но по дороге передумал и сказал самому себе: покуда еще свежи следы и ты молод, соберись с силами, Самуил, и разыщи фашистских убийц, где бы они ни укрывались. Я понимал, что выбираю нелегкий путь, но это меня не остановило. Я отправился в осиное гнездо, где тысячи эсэсовцев уже успели заручиться выданными им западными оккупационными властями документами, отпускающими все грехи. Больше всего на свете мне хотелось разыскать кого-нибудь из бывших хозяев «небесной дороги», и вышло так, будто сам господь бог услышал мою мольбу. Но об этом — в другой раз.

В Америку я приехал в 1950 году. Нас, бывших собиборовцев, здесь несколько человек, и мы часто встречаемся. Вскоре вышлю тебе хорошую фотографию, а пока посылаю давнишнюю, маленькую.

Будь здоров. Сердечный привет жене и детям.

С большим уважением и любовью

Самуил Лерер

Бруклин

20 августа 1965 г.»