Восприятие дарвинизма в России

Когда мы часто говорим о том, что в России дарвинизм нашел свою вторую родину, то в этом нет ни преувеличения, ни «квасного патриотизма»[298]. Это действительно так. Дарвиново учение попало в России на исключительно благоприятную почву[299]. Почему?

Хорошо известно, что предреформенная и пореформенная Россия испытывала исключительный культурный и общественный подъем. На сцену вместе с дворянской вышла разночинная интеллигенция. Уместно напомнить некоторые события культурной и общественной жизни России, происходившие с момента выхода «Происхождения видов» на английском языке (1859) до выхода «Происхождения домашних животных и культурных растений» (1868), чтобы понять, в какой обстановке воспринимались российской интеллигенцией идеи Дарвина и борьба за дарвинизм.

1859: Тургенев — «Дворянское гнездо»

Первая постановка «Грозы» А. Н. Островского Гончаров — «Обломов»

1860: Тургенев — «Накануне»

1861: Отмена крепостного права Основание «Земли и воли»

Достоевский — «Записки из мертвого дома»

1862: Тургенев «Отцы и дети»

Арест Чернышевского Прокламация «Молодая Россия»

Основание Балакиревым «Могучей кучки»

1863: Чернышевский — «Что делать»

Сеченов — «Рефлексы головного мозга»

Некрасов — «Мороз — красный нос»; начало «Кому на Руси жить хорошо»

Толстой начинает «Войну и мир»

Молодые художники — в будущем основатели «передвижничества» — во главе с Крамским отказываются писать квалификационные картины на заданную «академическую» тему 1864: Бутлеров — «Введение к полному изучению органической химии»

В переводе Рачинского выходит первое русское издание книги Дарвина «Происхождение видов»

1865: Начало публикации «Войны и мира» Л. Толстого 1866: Некрасов — «Кому на Руси жить хорошо» (первая публикация)

Достоевский — «Преступление и наказание» (печатается в тех же номерах «Русского вестника», что и «Война и мир»)

Покушение Каракозова на Александра II 1868: Достоевский — «Идиот»

В переводе В. О. Ковалевского, одновременно с английским изданием, выходит на русском языке книга Дарвина «Происхождение домашних животных и культурных растений»

1869: Л. Толстой — завершение «Войны и мира»

Гончаров — «Обрыв»

Менделеев — Периодическая таблица элементов

В январе 1860 г. в журнале Министерства народного просвещения молодой зоолог Н. Н. Страхов публикует речь Ч. Лайеля от сентября 1859 г. с его комментариями по поводу основных идей Ч. Дарвина.

А. И. Герцен впервые упоминает «Происхождение видов» в «Колоколе» от 15 июня 1860 г.; в журнале от 1 февраля 1863 г. он рекомендует для перевода на русский язык курс популярных лекций Т. Гексли для рабочих (эта рекомендация была принята, и книжка Гексли дважды выходила в русском переводе).

Трансформистские идеи были давно известны русской науке. Вместе с тем нельзя не отметить, что в XVHI веке отечественная наука была представлена в основном Петербургской Академией; в Московском университете до Карла Францевича Рулье (1814—1858, рис. 146) не было крупных биологов. Петербургский, Харьковский, Казанский университеты, созданные в начале XIX в., только набирали силу. Лишь в начале второй половины XIX в. на биологических кафедрах этих университетов начинают появляться молодые русские ученые.

В Москве ученики одного из первых эволюционистов России К. Ф. Рулье[300] — Николай Алексеевич Северцов (1827-1885, рис. 147), Анатолий Петрович Богданов (1834—1896, рис. 148), Сергей Алексеевич Усов (1827—1886, рис. 147), Яков Андреевич Борзенков (1825—1883, рис. 147) — сразу же становятся такими же пропагандистами учения Дарвина, как Рулье был пропагандистом идей Э. Жоффруа Сент-Илера.

Рис. 146. Карл Францевич Рулье.

^{Из Б. Е. Райкова (1955).}

Честь первого изложения учения Дарвина на русском языке принадлежит широко образованному натуралисту, профессору Петербургского университета Степану Семеновичу Куторге (1805—1861, рис. 149), который в осеннем семестре 1860 г. пересказал основные идеи «Происхождения видов». Эволюционные идеи были интересны широким кругам русского общества. В «Отечественных записках» в 1860 г. Николай Петрович Вагнер (1829—1907, рис. 150) — профессор Казанского университета, прославившийся вскоре открытием личиночного размножения (педогенеза) и писатель («Сказки Кота-Мурлыки»), выступил со статьей «Природа и Мильн-Эдвардс», где критикует креационизм. В том же 1860 г. в «Русском вестнике» Андрей Николаевич Бекетов (1825—1902, рис. 151) — замечательный ботаник, фитоценолог и эмбриолог растений (дед А. Блока) — выступает со статьей «Гармония в природе». Обе эти статьи написаны до знакомства их авторов с книгой Дарвина, но, как отмечал К. А. Тимирязев, статья Бекетова говорила о том, «на какую подготовленную почву упало у нас учение Дарвина»[301].

Рис. 147. Ученики К. Ф. Рулье — пропагандисты учения Дарвина. Слева направо: Я. А. Борзенков, Н. А. Северцов, С. А. Усов. Фотография из семейного архива Северцовых.

^{Из Б. Е. Райкова (1955).}

Рис. 148. Анатолий Петрович Богданов — пропагандист дарвинизма.  Основатель Московского зоопарка, Политехнического музея (и его лектория), конгресса и строительства здания Зоологического музея Московского университета.

^{Из Богданова (1888).}

С другой стороны, нельзя не отметить, что университетская наука России того времени не была столь обременена грузом традиций, как Петербургская Академия наук. Равным образом и во Франции, безусловно, старые традиции препятствовали восприятию учения Дарвина[302]. В России именно университеты были той средой, где легко воспринимались эволюционные идеи.

В 1864 г. в России выходит серия эволюционных публикаций. В «Современнике» Максим Алексеевич Антонович (1835—1918), критик, философ-материалист и пропагандист, в статье «Теория происхождения видов в царстве животных» на полусотне инициатор проведения в Москве страниц знакомит русскую Международного зоологического читающую публику с учением Дарвина. Издается перевод лекций К. Фогта «Человек и его место в природе», популяризирующий (со многими упрощениями) идеи Дарвина. Неизвестный переводчик выпускает «Древность человеческого рода» Ч. Лайеля. Выходит перевод книги Т. Гексли «О положении человека в ряду органических существ».

Рис. 149. Степан Семенович Куторга — профессор Санкт-Петербургского университета.

^{Из Н. Н. Плавильщикова (1941).}

Рис. 150. Николай Петрович Вагнер — профессор зоологии Казанского университета.

^{Из А. П. Богданова (1885).}

Профессор Московского университета ботаник Сергей Александрович Рачинский (1836—1902, рис. 152) издает первый перевод «Происхождения видов» на русском языке. С. А. Рачинский не внес крупного вклада в ботанику, хотя его книга о движениях высших растений (1858) была посвящена той же проблеме, которой затем занялся Дарвин. Но след, оставленный Рачинским в культуре как переводчиком и издателем книг, весьма существен. В 1861 г. С. А. Рачинский и Я. А. Борзенков перевели и издали «Физиологию обыденной жизни» Г. Г. Льюиса. Книга пользовалась огромной популярностью среди «нигилисток» и «нигилистов» 1860-х гг. Когда Достоевский написал, что Соня Мармеладова читала Льюиса, это было воспринято в демократических журналах того времени как пасквиль[303]. Рачинский, как мы видим, брался за перевод и издание остро современных книг.

Рис. 152. Сергей Александрович Рачинский — профессор ботаники Санкт-Петербургского университета. Портрет Э. А. Дмитриева-Мамонова (масло, 1886).

^{Из В.-М. Baumunk und J. Rie? (1994).}

Рис. 151. Андрей Николаевич Бекетов — профессор ботаники Санкт-Петербургского университета, впоследствии его ректор.

^{Из Истории естествознания в России, т. 3 (1962).}

Дмитрий Иванович Писарев (1840—1868, рис. 153) в том же 1864 г. публикует обширное сочинение «Прогресс в мире животных и растений». В блестящей публицистической форме Писарев излагает в большом по объему очерке основные идеи Дарвина и дискуссии вокруг них. Симпатии Писарева целиком на стороне Дарвина. Писарев рассказывает русскому читателю предысторию появления «Происхождения видов», описывает многолетние связи Дарвина, Лайеля, Гукера, Уоллеса, высоко оценивая этический уровень отношений между ними. Коллегиальные взаимоотношения этих ученых для Писарева — пример «общего дела». Писарев довольно точно передает идеи и дух Дарвина, но публицистика есть публицистика, а наука есть наука, у них различные законы жанра. И тут вполне добросовестный в изложении идей Дарвина Писарев иногда переходит допустимые границы, искажает стиль и дух Дарвина. Дарвин нигде при изложении «борьбы за существование» не говорил о приложении этой «борьбы» к человеческому обществу.

Писарев как типичный представитель поколения базаровых (вспомним, что в русском обществе шли острые споры вокруг появившегося в 1862 г. романа Тургенева «Отцы и дети») не очень-то щадил христианское милосердие «отцов». Начав с вполне невинной фразы в главе «Борьба за жизнь» о том, что «если люди ищут грибов в одном лесу, то они очевидно борются между собою, хотя и не наносят друг другу ударов», Писарев через несколько абзацев в такой форме излагает дарвиновскую идею борьбы за существование: «Родиться на свет — самая простая штука, но прожить на свете — это уже очень мудрено; огромное большинство органических существ вступает в мир, как в громадную кухню, где повара ежеминутно рубят, потрошат и поджаривают друг друга; попавши в такое странное общество, юное существо прямо из утробы матери переходит в какой-нибудь котел и поглощается одним из поваров; но не успел еще повар проглотить свой обед, как он уже сам, с недожеванным куском во рту, сидит в котле и обнаруживает уже чисто пассивные достоинства, свойственные хорошей котлете»[304].

Рис. 153. Дмитрий Иванович Писарев.

^{Из Антологии российских писателей (1901).}

Среди гуманистически настроенных кругов русской интеллигенции попытки переноса идеи борьбы за существование на человеческое общество вызывали беспокойство. Ботаник А. Н. Бекетов в своих лекциях еще в 1860-х годах обращал внимание на то, что в природе наряду с борьбой за существование есть и взаимопомощь между организмами[305]. О роли взаимопомощи в эволюции позднее писал в эмиграции один из идеологов анархизма, натуралист и географ князь Петр Алексеевич Кропоткин (1842—1921, рис. 154)[306].

Рис. 154. Петр Алексеевич Кропоткин.

^{Из Н. М. Пирумовой (1972).}

В том же 1864 г. Климент Аркадьевич Тимирязев (1843—1920, рис. 155) в возрасте 21 года дебютирует на страницах «Отечественных записок» с тремя статьями под общим названием «Книга Дарвина, ее критики и комментаторы». В следующем году эти статьи вышли под заглавием «Краткий очерк теории Дарвина» (1865). Эта книга пользовалась заслуженной популярностью и выдержала при жизни Тимирязева семь изданий, по ней с дарвинизмом знакомились поколения наших соотечественников. Как видно из этого простого перечня публикаций, русский читатель одновременно получил благожелательную информацию о сочинении Дарвина из разных журналов и книг.

Рис. 155. Климент Аркадьевич Тимирязев.

^{Из: Развитие биологии в СССР (1967).}

Как же отнеслось русское общество к дарвинизму? Большинство естествоиспытателей с теми или иными оговорками его приняло, дарвинизм стал знаменем «шестидесятников». Однако вульгаризация дарвинизма его популяризаторами, такими, как К. Фогт, Э. Геккель и Д. И. Писарев, попытка перенесения принципа «борьбы за существование» с мира живой природы на человеческое общество у представителей либеральной интеллигенции часто вызывала протест не против вульгаризации дарвинизма, а против самого дарвинизма.

У Достоевского Раскольников слышит разговоры о том, что-де убийство стариков с точки зрения «борьбы за существование» может оправдываться в том случае, если их средства будут способствовать выживанию молодых и здоровых! У Л. Н. Толстого в «Анне Карениной» Левин рассуждает о любви и «борьбе за существование»: «Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно»[307].

Ссылаясь на эти слова Л. Н. Толстого, К. А. Тимирязев в публичной лекции «Дарвин как образец ученого», читанной в апреле 1878 г. в Московском университете, говорил о том, что теорию Дарвина обвиняют в безнравственности. «Это обвинение можно услышать в устах любого болтуна, знающего теорию лишь по названию, но, что больно и обидно, то же обвинение можно слышать в устах людей, которые по силе своего таланта, по чистоте своих побуждений призваны быть учителями своего общества, своего народа»[308]. Тимирязев справедливо утверждает, что те, кто критикует дарвинизм во имя нравственности, не читали книгу Дарвина. Но что же читали критики? Они читали изложения, переложения и по ним, а также по разговорам вокруг дарвинизма составили себе подчас весьма ложное впечатление об учении Дарвина.

Любопытна реакция Л. Н. Толстого на вульгаризацию учения Дарвина применительно к человеку со стороны такого выдающегося пропагандиста дарвинизма, каким был Эрнст Геккель. В письме к Павлу Ивановичу Бирюкову (1860—1934) — писателю, общественному деятелю, толстовцу, биографу писателя и, одновременно, женевскому знакомцу В. И. Ленина — 24 мая 1908 г. Л. Н. Толстой приводит причины, побудившие его выступить в 1866 г. защитником на процессе рядового Шибунина, приговоренного к смертной казни за пощечину офицеру: «Только позднее, когда я стал исследовать те доводы, которыми церковь и наука стараются поддерживать существование государства, я увидел все явные и грубые обманы, которыми и церковь, и наука скрывают от людей злодеяния, совершаемые государством. Я увидел те рассуждения в катехизисах и научных книгах, распространяемых миллионами, в которых объясняется необходимость, законность убийства одних людей по воле других. Об уголовном праве и нечего говорить: оно все есть ряд самых очевидных софизмов, имеющих целью оправдать всякое насилие человека над человеком и самое убийство. В научных же сочинениях, начиная с Дарвина, ставящего закон борьбы за существование в основу прогресса жизни, это самое подразумевается. Некоторые же enfants terribles этого учения, как знаменитый профессор Йенского университета Эрнст Геккель, в своем знаменитом сочинении “Естественная история миротворения”, евангелии для неверующих, прямо высказывает это: “искусственный подбор оказывал весьма благотворное влияние на культурную жизнь человечества. Как велико в сложном ходе цивилизации, например, влияние хорошего школьного образования и воспитания! Как искусственный отбор, и смертная казнь оказывает такое же благодетельное влияние, хотя в настоящее время многими горячо защищается, как “либеральная мера”, отмена смертной казни, и во имя ложной гуманности приводится ряд вздорных аргументов.

Однако на самом деле смертная казнь для громадного большинства неисправимых преступников и негодяев является не только справедливым воздаянием для них, но и великим благодеянием для лучшей части человечества... неослабное истребление всех закоренелых преступников не только облегчит лучшей части человечества “борьбу за существование”, но и произведет выгодный для него искусственный подбор, так как таким образом будет отнята у этих выродившихся отбросов человечества возможность наследственно передать человечеству их дурные качества”».

«И люди читают это, учат, называя наукой, — продолжает Толстой, — и никому в голову не приходит сделать естественно представляющийся вопрос о том, что если убивать дурных полезно, то кто решит: кто вредный. Я, например, считаю, что хуже и вреднее г-на Геккеля я не знаю никого. Неужели мне и людям одних со мною убеждений приговорить г-на Геккеля к повешению? Напротив, чем грубее заблуждения г-на Геккеля, тем больше я желал бы ему образумиться и ни в коем случае не желал бы лишить его этой возможности»[309].

Как мы видим, публицистичность стиля таких пропагандистов учения Дарвина, как Писарев и, в особенности, Геккель, упрощенчество вызывали ответную реакцию. Ее предвидел в какой-то степени и сам Писарев, когда в 1864 г., излагая немецких критиков Дарвина, он не без издевки писал: «Я думаю даже, что и у нас, в России, великий естествоиспытатель Страхов прочтет эти творения с наслаждением, и сам произведет нечто в таком же роде»[310].

Это высказывание Писарева, казалось, провоцировало Страхова на ответное выступление. Но лишь через 20 лет Николай Николаевич Страхов (1828—1896, рис. 156) — друг Л. Н. Толстого, А. А Фета и Ф. М. Достоевского, зоолог по образованию, критик и публицист по профессии, неославянофил по взглядам — выступил с серией статей, направленных против учения Дарвина[311].

Борьба еще более обострилась после того, как в 1885 г. был опубликован первый том объемистого труда Николая Яковлевича Данилевского (1822—1885, рис. 157) «Дарвинизм. Критическое исследование»[312]. Н. Я. Данилевский — спутник К. Бэра по Каспийским экспедициям — начинал свою общественную деятельность как участник кружков петрашевцев, был выслан из Петербурга, претерпел сложную духовную эволюцию и к концу жизни стал одним из идеологов панславизма.

Рис. 156. Николай Николаевич Страхов.

^{Из А. П. Богданова (1891).}

Рис. 157. Николай Яковлевич Данилевский.

^{Из А. П. Богданова (1989).}

По степени капитальности антидарвинистской аргументации трехтомный труд Данилевского сравним с опубликованным в 1874—1877 гг. трехтомным сочинением немецкого ботаника Альберта Виганда (1821—1886) «Дарвинизм и изучение природы Ньютоном и Кювье». Н. Я. Данилевский был знаком с трудом А. Виганда, частично использовал его аргументацию, но несомненно, что аргументы Данилевского во многом были оригинальными.

Для Страхова и Данилевского борьба с дарвинизмом в определенной степени означала борьбу неославянофильства с западничеством. В этой борьбе смешались воедино борьба с всеобщим торжеством эволюционного подхода (понимаемого не как философское учение, идущее от Платона, а как разрушение духовной системы ценностей, через которую не дозволено преступить воспитанному человеку), с вульгарным материализмом «нигилистов», с тем искаженным пониманием дарвинизма, которое вкладывали в это понятие неумеренные почитатели.

Следует добавить, что выход книги Данилевского и статей Страхова несомненно были стимулированы попытками поиска причин нараставшего в течение 70—80-х гг. террора народовольцев, основную массу которых составляли недоучившиеся студенты, курсистки. Террор не закончился с убийством в 1881 г. Александра II. Народовольцы (в их числе был способный студент-зоолог Петербургского университета Александр Ульянов, казненный в 1887 г.) развернули охоту и на Александра III. Та легкость, с которой Писарев трансформировал учение Дарвина в социал-дарвинизм, несомненно, пугала не только власти, но и общество.

Сложность и неоднозначность борьбы дарвинизма и антидарвинизма в России и в Германии заключается еще и в том, что лагерь «антидарвинистов» был крайне неоднороден: в него входили как реакционеры, так и либералы-филантропы, у последних «антидарвинизм» был, как правило, проявлением анти-социал-дарвинизма.

Выступления Страхова и Данилевского вызвали серьезную критику[313] со стороны одного из самобытнейших и интереснейших биологов Андрея Сергеевича Фаминцына (1835—1918, рис. 158). «Данилевский негодует главным образом на дарвинизм и, подвергая его жестокому преследованию, всеми мерами старается выставить самое учение и великого творца его в возможно неблаговидном свете; Данилевский особенно раздражен тем, что дарвинизм послужил как бы новой точкой опоры для учения материалистов, лишая в то же время научной почвы учение идеалистов»[314]. Отмечая ложность толкования учения Дарвина Данилевским, Фаминцын пишет: «Никто другой не приписывал учению Дарвина того тлетворного, всесокрушающего влияния на человечество, которым столь глубоко огорчен и озабочен Данилевский. Распространение в обществе подобного ошибочного взгляда на значение научных трудов Дарвина, взгляда, идущего прямо вразрез с воззрениями всех специалистов без исключения, представляется мне явлением крайне прискорбным, нежелательным и вредным...»[315]

Рис. 158. Андрей Сергеевич Фаминцын.

^{Из: Андрей Сергеевич Фаминцын. Жизнь и научная деятельность (1981).}

Вместе с тем, критикуя Данилевского, объективный Фаминцын отмечает: «Книгу Данилевского я считаю полезной для зоологов и ботаников (т. е. для специалистов, а не дилетантов — Я. В.). в ней собраны все сделанные Дарвину возражения и разбросаны местами интересные фактические данные, за которые наука останется благодарной Данилевскому. Ученого, специально знакомого с направлением биологии, не увлекут ни лирические излияния, ни возгласы негодования, которыми столь щедро разражается автор “Дарвинизма”»[316] .

Написанная в академических тонах, статья Фаминцына «Опровергнут ли дарвинизм г. Данилевским?» показалась К. А. Тимирязеву излишне спокойной. В «Русской мысли» в 1889 г. Тимирязев публикует серию статей «Бессильная злоба антидарвиниста (По поводу статьи Страхова: Всегдашние ошибки дарвинистов)», вскоре вышедшую и в виде отдельной книжки. Вслед за тем Тимирязев публикует в том же журнале статью «Странный образчик научной критики», где в полемическом задоре обрушивается на своего старшего коллегу, наиболее авторитетного физиолога растений и дарвиниста Фаминцына за то, что тот в слишком мягкой форме критикует Данилевского.

Это выступление К. А. Тимирязева не только сильно усложнило отношения между ним и Фаминцыным, оно было воспринято как субъективное большинством биологов-современников. Сам Тимирязев в 1887 г. ответил на выход книги Данилевского (того уже не было в живых) статьей «Опровергнут ли дарвинизм» в «Русском богатстве». К сожалению, тенденциозная критика Фаминцына Тимирязевым, неоднократно повторенная при многочисленных переизданиях популярных и публицистических трудов Тимирязева, привела к замалчиванию, почти забвению имени А. С. Фаминцына — крупнейшего русского ученого, дарвиниста, одного из создателей учения о симбиогенезе.

И. И. Мечников до этой дискуссии, Фаминцын во время нее пытались в какой-то степени ввести споры вокруг учения Дарвина в русло изучения трудов самого Дарвина, а не его популяризаторов, но было поздно. Популяризаторы добились того, что в глазах части . читающей публики Дарвин, «дарвинизм» и «социал-дарвинизм» оказались неразличимы. Во многих случаях такое смешение понятий вполне устраивало настоящих противников эволюционной идеи.

Отголоски дискуссий истинных натуралистов с социал-дарвинистами перешли и в XX век. После мировой войны, Октябрьской революции и кровавой гражданской войны Л. С. Берг в 1922 г. писал: «Нельзя, конечно, отрицать наличия борьбы за существование. Не следует только упускать из вида, что, помимо борьбы за существование, в органическом мире играет важную роль и противоположный деятель — взаимная помощь и любовь, на что указали наши естествоиспытатели К. Ф. Кесслер (1880) и П. А. Кропоткин (1890)»[317].