12. Два скандала в археологии

Скандалы в нашей археологии не так уж часто встречаются, особенно крупные. Я решил рассказать о двух схожих потому, что тот факт, что они разгорелись именно в отечественной археологии, – случайность: они могли вспыхнуть в любой другой науке в нашей стране. Поэтому они должны быть интересны всем.

Роман и гибель Чайлда

Первый произошел в 1956 году. В его центре был крупнейший британский археолог Гордон Чайлд, можно сказать лидер британской археологии, чрезвычайно влиятельный в мире. Этот археолог придерживался марксистских убеждений и был большим другом Советского Союза. Правда, его марксизм отличался от советского, был более либеральным. Трижды он приезжал в Советский Союз, перенимал опыт советских археологов, писал статьи о достижениях советских археологов, радовался признакам демократизации, которые он улавливал в советской жизни. Словом, жизнь его напоминала рыцарский роман, в котором роль возлюбленной исполняла советская археология. Рыцарь был предан идеалам и влюблен и не замечал, что его Дульцинея груба, лжива, цинична, расчетлива и полна необоснованных претензий. При таких условиях роман не мог оказаться счастливым. Большим ударом для Чайлда было разоблачение учения академика Марра как антимарксистского, еще большим – доклад Хрущева о культе личности Сталина. После этого он приехал в СССР в четвертый раз. Посетил Москву, Ленинград и уехал. А вернувшись в Лондон, написал виднейшим советским археологам – Рыбакову, Арциховскому, Артамонову и другим одно и то же горькое письмо о своем разочаровании состоянием советской науки: о плохой методике раскопок, о технической отсталости лабораторий по сравнению с Европой, о скверном уровне публикаций, о бездоказательности хронологических схем и так далее.

Получив это письмо, завкафедрой археологии Московского университета профессор А.В. Арциховский пришел в партбюро, держа конверт за уголок, чтобы не оставить отпечатки пальцев, и сказал: «Возьмите, мне оно не нужно. Вероятно, его вынудили…» Письмо получили и другие ученые. Устроили заседание партбюро Института археологии Академии наук и решили на письмо не реагировать. Гласности его не предавать.

А Чайлд, сложив с себя должность директора Института археологии Лондонского университета, отправился на свою родину в Австралию и там спрыгнул с 70-метровой скалы. Только его очки остались лежать на уступе. Своему преемнику он оставил прощальное письмо для коллег, в котором писал о своей неудовлетворенности состоянием дел и о решении уйти из жизни.

Письмо его, скопированное некоторыми участниками совещания, тайно разошлось по рукам, и его читали многие молодые советские археологи. И понимали, что все громкие декларации о превосходстве советской науки – показуха.

Формозов примеряет доспехи Чайлда

Через полтора десятилетия, в конце 1972 года, московский археолог Александр Формозов, сын профессора зоологии, обратился к академику Рыбакову, главе советской археологии, с запиской о скверном состоянии нашей первобытной археологии. Рыбаков поставил ее на официальное обсуждение на открытом заседании ученого совета, и совет вынес решение, что все хорошо и никаких реформ не требуется. Завершая заседание, Рыбаков похлопал Формозова по плечу и сказал: «Вам нужно выйти на защиту докторской, Александр Александрович», – то есть свел это все к личному недовольству Формозова своим положением.

Между тем перестройка внесла коррективы в привычку молчать и повиноваться. Я, к тому времени выпущенный из тюрьмы и не работавший, получил возможности выезда за рубеж на преподавание и, взяв с собой имевшийся у меня список письма Чайлда, зачитал его в Лондоне на своем докладе о несчастливом романе Чайлда с советской археологией. Англичане, свято относившиеся ко всему вышедшему из-под пера Чайлда, решили сделать полную публикацию этого письма. Журнал «Российская археология», узнав об этом, поспешил опубликовать русский текст первым. Так письмо Чайлда стало общим достоянием.

Между тем я со своими учениками выпустил на английском языке в 1982 году критический обзор советской археологии (в журнале World Archeology), а в 1993 году на его основе издал на русском языке книгу «Феномен советской археологии», весьма критическую (она переведена в Испании и Германии, сейчас вышла в Англии). Формозов получил заказ «Российской археологии» на рецензию. Руководство, зная скептический и задиристый нрав Формозова, ожидало получить разгромную рецензию. Формозов написал почти разгромную рецензию (1995), но ее главным тезисом был тот, что Клейн оказался недостаточно критичен. По мнению Формозова, я недостаточно остро критиковал зло, причиненное археологии марксизмом и советской властью (я действительно отмечал и некоторые достижения советской археологии).

Аристия Формозова

Сам Формозов в десятилетие между 1995 и 2005 годами разразился серией книжек об истинном состоянии советской и постсоветской археологии. Из этих книжек главными являются две: «Русские археологи при тоталитарном режиме» (2004) и «Человек и наука. Записки археолога» (2005). В них он поднял вопросы этики ученых, показав, что советская власть обескровила науку, убив и выбросив лучших, а прочих развратила, сделав трусливыми и угодливыми.

И вот тут вспыхнул второй скандал, гораздо более громкий. Потому что Формозов не просто сформулировал ряд абстрактных истин о морали и аморальности ученых, а разобрал все это на конкретных примерах, называя поименно всех конкретных участников, включая самых маститых – академиков, директоров институтов, начальников экспедиций, заведующих кафедрами, всех. Сражаясь против всех (в греческом эпосе такая битва называется аристией), он обвинил многих в некомпетентности, бездарности, сервильности, беспринципности, подтасовках, фальсификациях, пьянстве, растратах, кумовстве, плагиате и так далее. Названы имена академиков Рыбакова («хама и самодура»), Окладникова, Деревянко, Молодина, профессоров Бадера, Крайнова, Герасимова, Киселева, Бернштама, Борисковского, не говоря уж о таких разоблаченных мошенниках, как Матюшин (глава Российского археологического общества) или Будько и Тимофеев. Немедленно головной археологический журнал ответил целым залпом статей с опровержениями – пять в одном номере (Российская археология. 2006. № 3)! Причем журнал заведомо оповестил, что ответа Формозова печатать не будет.

С тех пор журнал молчит о Формозове. Но в рецензиях историков и в блогах общественное мнение на стороне Формозова: наконец-то нашелся один, кто посмел сказать то, что давно нужно было сказать! А 80-летний Формозов умер в январе 2009 года от тяжелой болезни. Остались еще написанные им мемуары, где он наверняка сказал все, что думает обо всех. Они еще выйдут… [теперь уже вышли[52]].

В своих опровержениях известные археологи возмущаются искренне, и нередко их основания убедительны. Формозов частенько судил субъективно, не все указывал точно и не все подтверждал документально, кое в чем основывался на слухах и догадках. Так он писал, что в 1930-е годы, «кажется», археолог Кричевский донес на коллег. Его оппоненты возмущаются: в таких делах нельзя обвинять по догадкам! Ну, мне все старые археологи говорили, что Кричевский был стукачом. Супруга его С.И. Капошина сама хвасталась мне (угрожая в 1962 году), что многих посадила. Но действительно, это лишь слухи и разговоры. Нужны документы, а они далеко не все доступны. Не сомневаюсь, что целый ряд коллег получил от Формозова щелчок по носу, а то и оплеуху, попросту, зря.

Сужу по себе. Я был с Формозовым в приятельских отношениях 60 лет. Мы окончили университеты в один год (1951): я Ленинградский, он – Московский. Встречались в экспедициях и на конференциях, переписывались. У нас были общие цели и общие недруги. Его отзывы обо мне зависели от перипетий наших личных отношений. Пока все хорошо – отзывы положительные. Обидится он за что-либо – в моих работах тотчас находятся темные пятна. И в печати есть его разные отзывы обо мне.

Но мое недовольство конкретными отзывами не должно заслонять в моем сознании тот факт, что в целом его книги очень нужны и важны, что конкретные факты можно и нужно поправить, а в общем картина слабостей и бедствий нашей науки написана ярко и верно. Это видят все – мы же не с Марса прилетели.

Слово и дело!

Формозов выступал страстно, колоритно, чересчур субъективно и бесконечно наивно. Он полагал, что сказать правду – это основное, что можно сделать в нашей ситуации. Но мы живем в обществе, которое привыкло не обращать внимания на слова, даже самые горькие и правдивые. А уж если есть перебор, если задело невиновных, то под этим флагом и виновные вроде оказываются без вины.

Мне кажется, нужно вынести на обсуждение конкретные меры, которые могли бы искоренить, сделать невозможными или по крайней мере уменьшить те типичные недостатки, которые отмечал в нашей жизни Формозов. Это должен быть некий кодекс научной этики, действующий неукоснительно и поддержанный правительственными постановлениями.

1. Так, приводя в соответствие нашу систему ученых степеней и званий с международной или не приводя, необходимо изгнать из защиты диссертаций коррупцию, чтобы мы были уверены, что докторские дипломы купить невозможно, что каждый доктор написал свою диссертацию сам, а не заказал или получил по блату, что все степени равноценны – в Москве и в Дагестане. Как этого добиться, посредством чиновного ВАКа или иначе, можно обсуждать.

2. Нужно, чтобы занятие ученой должности соответствовало объективным критериям. Это должны быть не столько ученые степени и не просто количество и объем печатных работ (бухгалтерский подход), сколько их ранг, определяемый по критериям, которые предстоит разработать (см. статьи в «Троицком варианте» об экспертных советах и индексах цитируемости). Равным образом преподавательскую должность должно определять преподавательское дарование, а оно проверяется на студентах (и можно ввести измерение такого рейтинга).

3. Я бы предложил разделить функции начальников и ученых. Если ученый становится директором института или заведующим отдела, кафедры, то это должно быть на ограниченный срок, и в это время (а также некоторое время после того) он не должен иметь право выпускать монографии и ставить свою подпись под коллективными трудами.

4. Если ученый замечен в плагиате, то он не только должен нести уголовное наказание, но должен терять на большой (многолетний) срок право печатать какие-либо труды под своим именем или псевдонимом.

5. Археология принадлежит к числу наук, в которых этика носит не только общенаучный характер, но и заложена в специфике самой науки: в ней почти невозможна экспериментальная проверка, а исследование есть одновременно уничтожение памятника. Поэтому работник, замеченный в фальсификации, подтасовке, намеренном искажении данных, должен сразу и навсегда изгоняться из археологии.

6. Поскольку пьянство ведет в экспедициях к потерям данных и небрежению методикой, оно должно рассматриваться как достаточный повод к увольнению.

Чайлд сетовал на отсталость советской археологии от мировой науки, Формозов – на падение с высот российской археологии царского времени. Сейчас у нас постсоветская археология – только-то что осталось после советской? А есть ли у нее собственные цель, суть и имя? Возможно, начать стоит с собственной этики.

№ 10 (54), 25 мая 2010