9. Этнографическая наука и национальный вопрос

То, что статья В.В. Путина по национальному вопросу не содержит ответов, заметил даже глава его избирательного штаба С.С. Говорухин (в дискуссии на «1-м канале» – «В контексте»). Она содержит только пожелания. Это страстные пожелания сохранить евразийскую империю, еще раз сплотить все ее народы вокруг «старшего брата», не спрашивая их, хотят ли они жить вечно именно в такой семье. И средства для этого старые: запрет сепаратистских национальных движений, сдерживание миграций, внешних и внутренних (напоминающее черту оседлости), культурная ассимиляция. Все – как в царской России, а для этого требуется самодержавие с православием и народностью (в стиле Дугина или Проханова). Напомню, чем это окончилось и что до 2017 года осталась одна пятилетка.

Путин в своей избирательной программе оставил национальный вопрос России без рационального решения, что немудрено. Это вообще трудный вопрос. Для его решения нужен беспристрастный анализ, а человек, охваченный страстной тоской по имперскому величию, оплакивающий распад Союза как «крупнейшую геополитическую катастрофу века», не может рассуждать объективно. Но есть же у нас Академия наук, а в ней есть Институт антропологии и этнографии, глубоко и разнообразно изучающий эту тематику.

Во главе этого Института вот уже четверть века без малого стоит видный ученый Валерий Александрович Тишков. Побывавший в немецком плену отец ученого чудом избежал лагерей, притаившись в глубинке на Урале, но пребывал в постоянном ожидании ареста. В этой обстановке его сын слушал западное радио, окончил школу с золотой медалью и поступил на истфак Московского университета. По окончании преподавал в пединституте на крайнем севере – в Магадане, среди северных народов. С 1973 года принят в Академию наук, не раз выезжал в Канаду и США – изучал национальные отношения в Канаде. Докторская диссертация написана по истории Канады. С 1989 года возглавил Институт этнологии и антропологии вместо тяжело больного академика Ю.В. Бромлея.

Блестяще образованный историк, он не был подвержен советскому этнографическому догматизму, увлекаясь социальным конструктивизмом, с 1960-х годов развивавшимся на Западе (П. Бергер, Т. Лукман, П. Бурдье, М. Фуко). Ученые этого направления считают основные социальные понятия не объективным отражением явлений социального мира, а конструкциями, опосредующими социальное поведение людей.

Поскольку Тишков имел опыт изучения французского сепаратизма и борьбы коренного индейского населения за свои права в Канаде, его быстро стали включать в разные правительственные комиссии и комитеты новой России, раздираемой национальными войнами и конфликтами. Он участвовал в попытках уладить Карабахский конфликт, погасить чеченскую войну (есть его книги с анализом чеченской войны). Со временем у него развилось естественное отторжение национализма и своеобразная неприязнь к самому понятию этноса. Стала выходить серия его статей, среди которых выделяется работа «Забыть о нации»[77], и завершила эту серию книга «Реквием по этносу»[78].

Против него выступили тогда многие этнографы и философы. Тишков в своей книге с юмором вспоминает о настороженности по отношению к работам «главного в стране постмодерниста и конструктивиста: „А Вы, правда не признаете существование этносов?“ – с боязливым придыханием спросил меня однажды один из студентов кафедры этнологии МГУ и как-то импульсивно отстранился. „Ну как же, я Вас знаю, и что – этносов нет?“ – сказал при нашей первой встрече тогдашний руководитель „грефовского“ Центра стратегических разработок Дмитрий Мезенцев, нынешний член Совета Федерации»[79] (потом губернатор и недавний кандидат в президенты России. – Л.К.).

Однако критика Тишкова направлена на понимание этноса как некоего организма, сопоставимого с физическим телом, имеющего четкие границы и охватывающего всех людей, к нему принадлежащих (эссенциалистская концепция этноса). Он издевается над попытками распределить всех граждан по этносам, построить иерархию этносов, выяснить их происхождение, тогда как в многонациональном государстве и в условиях глобализации есть люди смешанного происхождения, их становится все больше, есть люди, сменившие и меняющие свою этническую принадлежность, усвоившие другой язык и другие нормы поведения, сменившие фамилию и имя, есть масса форм ассимиляции. И все это вместе характеризует этнические процессы современности. Попытки воссоздать этническую целостность и единство, искусственно сколотить этническую солидарность, имеющую приоритет над всеми другими типами солидарности, ведут к вспышкам национализма и сепаратизма. Этнос – вопрос социального сознания и самосознания. Поэтому в большой мере это результат искусственного формирования и социального конструирования. Национально ориентированное формирование этнического сознания групп, границы которых не совпадают с государственными границами, – это опасная политическая игра, порождающая кровавые конфликты.

В интервью журналу «Дружба народов» Тишков назвал нации «воображаемыми общностями» и заявил: «Мы выделили общности, которых в реальности не существует. Более того, мы снабдили их определенными правами, которых быть не должно, потому что и самих-то этих общностей на самом деле нет. Я считаю, что нам нужно отказаться от несостоятельной формулировки нации как высшей формы этнической общности. И то и другое является метафорой, или очень плохой, неоперациональной академической дефиницией, или традицией политического языка, за которой стоит гораздо более сложная реальность. Вопрос, что такое нация в этническом смысле, – это вопрос процедуры и подхода»[80].

Против эссенциалистской концепции этноса Тишков выдвинул распространенную на Западе концепцию этничности[81]. Он отвергает ее «примордиалистский» вариант, при котором этничность рассматривается как первичная, коренящаяся в природе человека потребность в идентификации с крупным коллективом родственных, близко схожих по культуре и языку людей. Гораздо более склонен он к конструктивистскому (инструменталистскому) варианту, при котором этничность рассматривается как «символический капитал» (Бурдье), пребывающий в спящем состоянии, но в нужный момент актуализирующийся и использующийся для укрепления коллективной позиции. В собственной интерпретации Тишкова этничность – это форма социальной организации. При этом смысл понятия этничности остается у Тишкова несколько туманным.

Несмотря на слабую поддержку в российском научном мире, концепция Тишкова была поддержана властями, которые нашли в ней удобное идеологическое средство для борьбы с растущим национализмом, особенно – с сепаратизмом национальных окраин. Это одна из важных причин, по которой Тишков в условиях при нынешнем режиме, когда наука жестко контролируется государством, так долго управляет институтом. С точки зрения Тишкова, Советский Союз распался не потому, что все империи в конце концов распадаются, не потому, что одна нация доминировала над остальными, а потому, что в сознании советских граждан стали господствовать эссенциалистские представления об этносе, приравнивавшие его к нации и видевшие нормой национальные государства.

Мне представляется, что многолетнее культивирование концепции этничности, отстаиваемой В.А. Тишковым, повлияло на тех, кто работал над статьей В.В. Путина по национальному вопросу (или на самого премьер-министра, если он не пользовался помощью спичрайтеров). Между тем представленная концепция этничности выросла из американской политической практики и теории «плавильного котла», и даже в этих специфических условиях не вполне себя оправдывает. Американский народ США сложился из эмигрантов разных наций – англичан, ирландцев, немцев, итальянцев, евреев, русских, живших вперемежку и взаимодействовавших с малочисленными остатками коренного населения, равно как и потомками недавних африканских рабов. Ни одна из представленных народностей не имела достаточной силы и компактной организации для образования основного этноса (разве что язык дали англосаксы). Пришлось создавать нацию в существующих государственных границах, как в плавильном котле. Но это совершенно непохоже на российский случай, где часть народов растворилась в русском народе (меря, мурома, чудь, голядь), а часть, на менее заселенной русскими территории, осталась самостоятельными этносами – отнюдь не воображаемыми и обладающим своими территориями. На Америку похожи только мегаполисы.

Что касается критического анализа у Тишкова традиционных концепций этноса, то в нем много справедливого. Но для устранения жесткости и упрощенности бытующих толкований незачем устранять само понятие этноса (кстати, понятие этничности образовано от него же). Его понимание у сторонников идеи общего происхождения, за которой стоят разные материальные подтверждения, вовсе не предполагает былой ригидности. Вполне возможны этносы с диффузными границами (общее происхождение не обязательно предусматривает общего биологического предка), со смешанными и переходными группами, с адаптацией, ассимиляцией и неопределенными состояниями. Ночь и день не имеют четкой границы, но отрицать их существование нельзя.

Русское слово «народ» обладает несколькими разными значениями – это и совокупность людей (население) страны, отличающаюся от соседних групп языком, обычаями, а иногда и физическим обликом (расовыми особенностями), и массы простонародья в их отличии от высших классов, и племенная общность, объединяемая и отличная от других своим происхождением и исторической судьбой. Для удобства анализа стали различать несколько понятий (взяв их из греческого и латыни): «этнос» – это народ в первом смысле (группа, отличная от других по языку, обычаям, религии и прочим характеристикам), отсюда слова «этнография», «этнология», «этногенез»; «демос» – это народ во втором смысле (социальном – народные массы), родственные слова – демократия, демография; «нация» – это граждане (или – в монархиях – подданные) государства. Нацией называют также и этнос, когда он созревает до политического самосознания и начинает борьбу за создание собственного государства.

Общее понимание таково. А вот определить точно, что такое этнос, оказалось очень трудно. Дело в том, что конкретные этносы отличаются друг от друга то одним признаком, то другим, то третьим, то несколькими признаками (всякий раз разными), то одним-единственным. У австрийцев и немцев язык один, но это разные нации и, как они настаивают, этносы. Сербы отличаются от хорватов только религией, а язык у них один. Зато швейцарцы составляют один этнос, а говорят на трех разных языках. Русские говорят на одном языке, но северные русские по физическому облику сильно отличаются (в массе) от южных. Еще сложнее с индивидуальным определением.

Я не стану здесь излагать разные предложения по определению этноса – их много. Укажу лишь то, которое мне представляется наиболее соответствующим реальности. Этнос – это большая группа людей, объединяемых убеждением (не обязательно верным) в своем общем происхождении. Они основываются на некоторых реальных признаках, а вот сколько их и какие это признаки – дело случая. В одних случаях язык, в других религия, в-третьих, расовые особенности и так далее. Та или иная традиция вызывает чувства солидарности и взаимозависимости, которые в благополучных условиях реализуются в общих празднествах и обычаях, этим ограничиваясь, но в иных условиях могут привести к конфликтам с другими этносами – в этих случаях требуется выделение этноса в самостоятельное государство. Во всяком жизнеспособном многонациональном государстве (в бывших империях) за ними должно быть признано это право, как и право на национально-сепаратистские движения.

Можно ли в этих условиях предвидеть будущее преобладание одного из народов федерации над другими и их ассимиляцию в его лоне? Вполне возможно, и я не буду сейчас размышлять над тем, хорошо это или плохо. Кто-то сочтет, что это прогресс, кто-то увидит в этом катастрофу. Но ясно одно, способствовать этому будут ни в коем случае не запреты и ограничения, а способность народа, претендующего на экспансию своих ценностей, развивать свой язык, свои литературу и культуру и дарить их своим соседям и гостям.

№ 3 (97), 14 февраля 2012