12. Благая весть от диакона

Неисповедимы пути Господни! – несмотря на свой атеизм, использую здесь эту вполне христианскую максиму, потому что как иначе выразить свою растерянность перед лицом своего полного (или почти полного) согласия с одним из духовных лидеров православного церковного движения?

В одном из номеров «ТрВ» мне довелось писать об умершем археологе Александре Формозове, который восстановил против себя многих коллег, борясь за принципы морали и ответственности в археологии и вообще в науке. Свои книги, утверждающие эти принципы, он все-таки сумел выпустить при жизни, хотя и в глубокой старости. Но одну книгу ему так и не удалось опубликовать полностью, без изъятий. Это книга о бедственном положении дела с охраной памятников культуры в нашей стране. Она задевала не только маститых ученых, но и власти.

Формозов был сыном ученых, но предки его были священниками (отсюда и его латинизированная фамилия: по-русски – Красавцев). Возможно, поэтому он привык трепетно относиться к древним церквям и вообще древностям, чувствовал себя ответственным за их разрушение и гибель.

Книги типа тех, которые Формозов с таким трудом пробивал в печать, в наше время вышли. Автор их тоже связан с церковными кругами, но иначе, чем Формозов, и, пожалуй, более тесно. На нашей кафедре археологии в Ленинграде-Петербурге пять лет учился Александр Мусин, сын преподавателя вуза. По окончании кафедры в 1992 году неожиданно для археологов поступил в Духовную академию. Окончив ее в 1995-м, стал иподиаконом митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера), избранного вскоре патриархом. До 2000 года преподавал в Духовной академии. Рукоположен в сан диакона и имеет степень кандидата богословия. К нему было положено обращаться словами: «Ваше благовестие».

А в новом тысячелетии вернулся в археологию и вскоре стал ведущим научным сотрудником Института истории материальной культуры РАН в Петербурге, доктором исторических наук. Он – один из признанных лидеров Института, специализируется по церковной истории и археологии Древней Руси, а также отношениям церкви и общества. Под его руководством вышла монументальная истории Императорской археологической комиссии – главного археологического учреждения дореволюционной России.

Я безусловный атеист, но мы сотрудничаем в ряде научных предприятий без малейших затруднений. Споров о Боге (типа дискуссий Остапа Бендера с ксендзами) у нас как-то не возникает, Александр Евгеньевич – умный и доброжелательный собеседник, а буквально по всем научным и общественным проблемам мы находим почти полное согласие.

В 2006 году вышла его книга «Вопиющие камни»[15]. Она открывалась словами:

«Эта история начиналась как благородный порыв, разворачивалась как классический детектив, оборачивалась пошлым фарсом и грозит завершиться национальной драмой, потому что это история о том, что общество, Церковь и государство способно сделать с российской культурой в угоду политической конъюнктуре, личным амбициям и ложно понятому религиозному возрождению». Подзаголовок книги дополнительно подчеркивал, что автор направляет свой критицизм и на церковное небрежение: «Русская церковь и культурное наследие России на рубеже тысячелетий».

В 2010 году вышла новая книга Мусина – «Церковная старина в современной России»[16], еще более острая и критическая. Детально, с конкретным указанием государственных чиновников и церковных иерархов, имя за именем, он рассматривает разрушение и гибель памятников из-за небрежения, некультурности, невежества и корысти ответственных лиц. Но Мусин не ограничивается приведением и оценкой фактов, он подымается до обобщений и выяснения причин. Он исходит из того, что «Необходимо вернуть святыни и собственность тем, у кого все это было отнято властью, открыто провозгласившей своей целью уничтожение религии и религиозного» (с. 5). Ну, это банально.

А продолжает свежо и современно:

«Но кто сегодня эти „те“? Общинная и приходская жизнь, выросшая из многовековой русской традиции, ныне разрушена. Сегодня на место общин пришло руководство патриархии, епархиальная бюрократия, приходские и монастырские настоятели и их ближайшее окружение… Ответственности за переданную им материальную и культурную ценность граждане России не несут. Они исключены из этой сферы теми, кому государство передает в пользование или в собственность культурные ценности – под видом имущества. Феномен отчуждения большинства населения от политической жизни, характерный для современной России, в полной мере находит свое отражение, а быть может оправдание и причину в церковной жизни РПЦ».

Еще более разумным представляется мне следующее положение:

«Опять же московская патриархия не может рассматриваться как единственный правопреемник Синодальной Церкви. На ту же роль могут претендовать не только другие религиозные организации, именующие себя православными, но и „неверующая“ часть современного общества. Эти люди, как законные наследники своих православных предков, обладают определенными правами на использование и восприятие памятников культуры в соответствии со своими светскими убеждениями. Все сказанное не предполагает обязательного возвращения религиозным организациям предметов культа, „переросших“ свое литургическое значение и превратившихся в произведения искусства» (с. 7–8).

Не обойдена и судьба подмосковного центра православия – Троице-Сергиевой Лавры. Добром помянута реставрация 1960-х годов: она была проведена с максимальным уважением к исконному стилю обители «смиренного Сергия». А вот к 2000-летию христианства новая реставрация расценена как грубое попрание настоящей церковной эстетики, потрафляющее неразвитым вкусам нынешних насельников Лавры и их спонсоров из «российской глубинки и малороссийских окраин». «Агрессивные цвета и провинциально-пестрые клумбы превратили Лавру в настоящий „пряник“ и „развесистую клюкву“… на… потребу массовому паломнику и заезжему интуристу» (с. 337).

Наконец, выходит за рамки отношения к памятникам и древностям более общая констатация: «Попытки РПЦ организовать „внутреннюю миссию“ в России с целью евангелизации общества обречены на провал, поскольку исходят из ложной посылки, что большинство населения является православным („по культуре“ или „по крещению“) и в силу этого автоматически принадлежит к Церкви» (с. 12). Вместо равноправного диалога о религиозных ценностях РПЦ предлагает исключительно миссионерское воздействие. В духе подчинения государства гражданскому обществу автор книги ратует за контроль общины за деятельностью духовенства всех уровней, тогда как руководство патриархии привыкло получать все блага – имущество и привилегии – из рук власти, а не на основе общественного договора.

Очень советую интересующимся охраной памятников культуры и духовными течениями в церкви почитать эту книгу чрезвычайно компетентного автора. В книге одиннадцать глав. В первой главе («Анамнезис: история болезни») показано, что и до революции русским археологам приходилось отстаивать памятники древности и старины от невежества церковных руководителей, и, пожалуй, государство шло впереди церкви. Следующая глава («Церковь и древность: два окна») поясняет, как литургические потребности церкви всегда вытесняли заботу о старине и вели к новоделам. Далее, по периодам прослежены в четырех главах (3–6) судьбы древностей в эпоху «религиозного возрождения» с 1990 года: «Радужные надежды и первые разочарования 1990–1992»; «Годы великого перелома 1993–1995»; «Эпоха „нового застоя“ 1996–1998»; «В поисках нового курса 2000–2010». Затем следуют четыре главы (7–10) с рассмотрением событий по областям: «Новгородские вольности»; «Берендеево царство»; «Московские этюды»; «Кремлевские тайны».

В последней, одиннадцатой главе («Святые немощи») рассмотрена яростная охота местных церковных владетелей за выгодными мощами, в которой попирается подлинность святынь и на их место воздвигаются абсолютно непричастные к святости кости и вещи, лишь бы привлекали паломников и приносили доход. Тут и мощи Серафима Саровского, Саввы Сторожевского, Александра Сквирского, и «десница Иоанна Предтечи», и государственная (с участием министров) суета вокруг якобы снисхождения благодатного огня на Пасху в Иерусалиме. Все это смешит неверующих и оскорбляет истинно верующих.

Статья А.Е. Мусина о девушках из Pussy Riot показывает, что он скептически настроен по отношению к нынешнему патриарху Кириллу (Гундяеву)[17]. Он считает, что жестокость властей по отношению к проступку девушек (безгласное кривляние в солее храма Христа Спасителя с последующим наложением звука) объясняется не только тем, что они просили Богородицу «прогнать Путина», но и поставили под сомнение легитимность избрания патриархом Кирилла. «Именно на амвоне „XXС“ 27 января 2009 г. „церковный Чуров“ – митрополит Исидор (Кириченко) объявил Кирилла победителем со вполне „путинскими“ 72,36 % голосов… За два дня до этого, на рейтинговом голосовании епископов, Кирилл набрал только 49,98 %». Отсюда, по Мусину, и «война компроматов» накануне патриарших выборов, удушение дискуссии на Поместном соборе, «многие участники которого разъехались из Москвы, по собственному признанию, с тяжелым сердцем» (с. 19). Тяжелые предчувствия теперь подтвердились историей с брегетом и особенно с «нехорошей квартирой».

Мусин считает, что те административные реформы 2004 года, которые знаменовали отход государственной власти от демократии и от которых власти приходится отступать теперь, были предварены и в какой-то мере предсказаны новым уставом РПЦ. Это те же подавительные архетипы русского православия, которые Мусин выражает формулой: «я начальник (вариант: президент, патриарх, чиновник, епископ), ты дурак». Книги и статьи А.Е. Мусина показывают, что в недрах русского православия зреют те же чувства протеста, которые обуяли все российское общество.

№ 7 (101), 10 апреля 2012