1. Этнос не по Гумилеву

Модное слово. Греческое обозначение народа «этнос» прочно вошло в русский язык как научный термин. Благодаря всеобщности и точности понятие «этнос» все чаще заменяет понятие «нации» в теоретических и политических выступлениях (точнее, слово «этнос» вытесняет слово «нация»). Мы говорим о межэтнических конфликтах, а не о межнациональных – на Кавказе, в Югославии. Мы говорим о праве этносов на самоопределение, обсуждаем (доказываем или отрицаем) право этносов на отделение от того или иного государства, на сепаратизм. Что есть этнос? Каких факторов достаточно для его самостоятельности, для права на выделение, на отделение?

Мы говорим о теории этноса Л.Н. Гумилева: о цикличности, о пассионариях, о стадиях жизни этноса, – а в какой стадии находится русский народ? Гумилев утверждает: есть этносы-паразиты. Это, в частности, евреи, но не в Израиле, а здесь, в России. Там они перестали быть паразитами, а здесь были и остаются ими. Подразумевается, что их труд (в интеллигентных профессиях или в торговле и финансах) – не труд. Трудом достоин называться только труд физический. Совсем как у итальянского ультраконсерватора Юлиуса Эволы или у раннесоветских агитаторов-швондеров.

Советский академик Ю.В. Бромлей (кстати, из рода капиталистов английского происхождения) писал, что признаком этноса является эндогамия – браки только внутри этноса. Л.Н. Гумилев утверждал, что браки с инородцами портят нацию. А как быть со смешанными браками, которых все больше? Как вообще тогда определить этническую принадлежность?

Мне однажды паспортистка перепутала местами записи и внесла в графу «национальность» определение «учащийся». Пять лет я был единственным представителем этой национальности в стране. Зато в графу «социальное положение» паспортистка мне закатала: «еврей»! Учитывая тогдашнюю национальную политику, это имело некоторый смысл. Помнится, профессор-историк А.Л. Шапиро рассказывал, что ему паспортист, прочитав в дореволюционном документе на соответствующем месте «иудей» (тогда же отмечали не национальность, а вероисповедание), прочел это по-своему (он был по-советски чужд религиозных тонкостей и вообще не шибко образован) и записал в графу «национальность» черным по белому «ИНДЕЙ». Когда, заметив ошибку, Шапиро вернулся к паспортисту и потребовал исправления на «еврей», тот долго раздумывал, как исправить, не заменяя документа и не подчищая его, и наконец придумал: нужно дописать слово. И Шапиро получил паспорт, в котором стояло: «ИНДЕЙский еврей».

Можно вообще не вписывать в паспорт ничего, относящегося к этническому, как это и делается во многих странах. Позже российские власти пошли именно по этому пути. Исчезнет ли от этого сама проблема? Перестанут ли люди ощущать свою национальность, различать себя и других по этническим характеристикам? Когда отменили необходимость вписывать в паспорт национальность, ожидалось, что это одобрят все народы России, кроме русского, но оказалось наоборот: возражения раздались именно со стороны бывших «младших братьев» – они почуяли в этом угрозу русификаторского нажима.

По Гумилеву, этнос – природное явление, форма существования вида Homo sapiens. «Этнос в своем становлении – феномен природный». Он тесно связан с ландшафтом, природной средой. Изучать его должна этнология, причем в рамках географии (тут сказалась и личная судьба Гумилева – прибежище, найденное им в географии). Этнос, – утверждал он, – это порода людей, почти вид. Но если «порода», то это уже не география, а биология. И действительно, в другом месте Гумилев добавляет: выделение этноса «отражает некую физическую или биологическую реальность».

С одной стороны, Гумилев был ярым сторонником чистоты этноса. Для устойчивой передачи «стереотипов» важна эндогамия. Он громогласно выступал против смешанных браков, благоразумно не называя это апартеидом. Даже перевирал биологические законы, утверждая вредность и гибельность метисации. Этот тезис за ним сейчас охотно повторяют ультранационалисты и прочие «геополитики» с «евразийцами». Говорил Гумилев и о «народах-химерах», «народах-паразитах». Однако он знал и не отрицал, что в каждом этносе намешано множество компонентов: в русском – финно-угры (меря, мурома, мещера), балты (голядь), сарматы, половцы, татары (откуда пошла и фамилия Ахматовых) и так далее. Как же разрешить это противоречие?

Идея Гумилева такова: смешения только тогда благотворны, когда вдруг обильно, кучно нарождаются особо одаренные и энергичные личности (он назвал их «пассионариями»; на этом термине сказалась, несомненно, партийная кличка лидера испанской компартии предвоенных и военных лет, страстной Долорес Ибаррури – «Пассионария»). Происходит это очень редко и лишь в некоторых местах вследствие биологических мутаций, возникающих под воздействием излучения из космоса. А ландшафт – это как бы плавильный котел этногенеза.

Что за излучение? Какими физическими приборами оно улавливается? Как воздействует на человеческие яйцеклетки и сперматозоиды? Почему только в некоторых местах земного шара? Почему ее следствием оказывается рождение пассионариев, а не дебилов? Никаких доказательств не приводится. Их нет. Гумилев мог подразумевать вмешательство Всевышнего, но тогда это был бы другой разговор – не научный, а теологический.

Как опознать? Гумилев рассказывал притчу (воображаемый пример – он очень любил воображаемые примеры). Четыре одинаково одетых человека, молча, с одинаковыми газетами под мышкой, едут в автобусе на работу в один институт. На деле сказать, кто из них русский, а кто немец, татарин или грузин, их соседи по автобусу не могут. Хотя сами четверо знают, кто есть кто – и не только каждый о себе самом, но и друг о друге. Проверяется это их поведением: вот при них хулиган обидел женщину. «Грузин, скорее всего, схватит обидчика за грудки и попытается выбросить из трамвая. Немец брезгливо сморщится и начнет звать милицию. Русский скажет несколько сакраментальных слов, а татарин предпочтет уклониться от участия в конфликте». Очень красивый пример, но, к сожалению, не реальный, а основанный на анекдотах – на этнических шаблонах русского народного юмора. Так ведут себя люди в анекдотах, а в жизни – совсем по-другому. Татары промолчат? Вспомним конфликтное поведение крымских татар. А вот русское окружение хулигана очень часто молчит, хотя тоже, конечно, не всегда. Да и пример имеет дело скорее с южным и северным темпераментом, чем с национальным характером.

В науке сложилось представление об этнических признаках. Советскую науку отличало представление о четком наборе этих признаков, исходившем из сталинского определения нации. Нация – это этнос эпохи капитализма. Этнос – это нация, но без специфического признака времени – экономической общности. В мировой науке набор был шире и свободнее. Да и в советской науке после смерти Сталина и разоблачения «культа личности» придерживаться стандартного набора стало необязательно.

В американской литературе этнические признаки называются индикаторами этничности или этническими маркерами. Считается, что они хотя и наследуются, но не биологически (они пребывают не в генах) и в конечном счете определяются персональным выбором. Маркёры – это объективные реалии: они существуют, даже если не признаются самими носителями или другими индивидами.

С самого начала определение этноса через список признаков наталкивается на огромные трудности. В советской науке этот вопрос обсуждался особенно упорно в первые послевоенные и послесталинские десятилетия. Рассмотрим же эти признаки в их определительной функции.

1. Язык – во всех определениях первый признак. Многие придают ему решающее значение в определении этноса и склонны считать, что в подавляющих случаях его одного достаточно. Но на английском языке говорят ныне многие нации – англичане, американцы, австралийцы, канадцы, это также государственный язык в Индии и Южной Африке. На немецком языке говорят немцы Германии, австрийцы, часть Швейцарии. Другие части швейцарской нации говорят на французском и итальянском. Бельгийцы говорят на двух разных языках: французском и валлийском, но считают себя одной нацией. Украина говорит на двух разных языках: западная Украина – на украинском, восточная и южная – на русском. Евреи мира вот уже больше тысячи лет говорили на двух неродственных языках – идише и ладино, оба не связаны ни с древнееврейским, ни с ивритом. Значит, общности языка недостаточно для определения этноса и не всегда она вообще значима.

2. Территория у многих этносов сплошная и единая. Но не у всех. Не говоря уже о том, что у многих народов есть диаспора – рассеянная по другим странам часть народа, некоторые народы имеют анклавы в других странах (оторванные куски сплошного заселения) – таковы были немцы Поволжья. А есть и народы, вообще не имеющие сплошной территории и живущие только рассеянно, повсюду, как цыгане и как до недавнего прошлого евреи. С другой стороны, единая сплошная территория не гарантирует этнического единства. Немцы Германии и Австрии – это самостоятельные этносы или по крайней мере нации, хотя у них один язык и они заселяют сплошную территорию. Территории румын и молдаван сомкнуты, да и язык у них по сути один, но это разные нации, разные этносы. У них разные государства.

3. Культура, на первый взгляд, столь же характерна для этноса, как язык. Но на деле еще менее показательна, ибо значительно легче заимствуется и распространяется. Это легче увидеть на примере материальной культуры. В Восточной Прибалтике живут три народа – эстонцы, латыши и литовцы. Границы между ними проходят по горизонталям. А в культурном отношении Прибалтику делят на две зоны, граница между которыми проходит по меридиану, прорезая все три этнических ареала. Материальная культура России за послевоенное время столь кардинально, повсеместно и всесторонне изменилась, что археолог будущего мог бы принять это за завоевание России западноевропейским народом. А на деле было противоположное: в войну Россия победила Германию. С этносом может совпадать не полностью весь комплекс культуры, а только некоторые компоненты, а какие – заведомо не установить.

4. Психика, психический склад – это то, что часто именуют национальным (этническим) характером. Ну, это и вовсе почти неуловимо. Или, скорее, определимо только в общенародном масштабе, а не у каждого отдельного индивида. Иными словами, это признак только интегральный, а не дифференциальный. То есть, можно сказать, что итальянцы в массе, в среднем темпераментнее, чем финны, но любой отдельный финн может оказаться темпераментнее отдельного итальянца, почему и нельзя пользоваться этим признаком для отнесения индивида к конкретному этносу (вспомним гумилевский пример с четырьмя мужчинами). Не говоря уже о том, что в большинстве эти признаки оказываются при ближайшем рассмотрении не объективной реальностью, а традиционными клише, мифическими стереотипами соседей (легкомысленные любвеобильные французы, жадные евреи, глупые чукчи) или националистическими самообольщениями (русские духовность и соборность). А когда в редком случае натолкнешься на реальный, экспериментально установленный признак, он оказывается характерным для нескольких этносов сразу. По словам С.А. Токарева, понятия «психический склад», «национальный характер» в проблему определения этнической общности ничего, кроме тумана, не вносят.

С этим признаком мы окончили стандартный, восходящий к Сталину набор и переходим к признакам из более широкого репертуара.

5. Единство происхождения – признак, выдвинутый С.М. Широкогоровым. Это признак еще библейский – в Библии народы различались по происхождению от единого предка, и это было в древности общим местом. Все скифы – от Скифа, все эллины – от Эллина. Но на деле в русское население вошли балтские народности от Прибалтики до Поволжья, севернее от них – финские народности лесной полосы до Урала, татары и ираноязычные сарматы в степях. Русский народ и сейчас продолжает пополняться из разных источников. Английский народ сложился из нескольких корней: германоязычные англосаксы, кельтоязычные пикты и франкоязычные норманны. Компоненты французского народа – германоязычные франки и кельтоязычные галлы. В то же время евреи и арабы – одного племенного корня: семитского, но это разные этносы, да и арабы делятся на разные, нередко враждующие этносы.

6. Название и самоназвание – признак, который некоторые считают важным для обособления этноса. Но этнические ярлыки очень непрочно связаны с этносами. Многие названия не являются самоназваниями, а даны соседями. Сами немцы называют себя не «немцами» и не «германцами», а «дойче». «Руоси» было первоначально финским названием «Швеции», а славян они называли «веняя» (видимо, от венедов); только после воцарения в славянских землях норманнской династии Рюриковичей подвластных им славян стали называть «Русью». Французы получили название от германского племени «франков». Осетины раньше назывались ясами, до того – аланами. У Гомера греки не назывались греками, и даже более древнее имя эллины как общее название всего этноса не употреблялось. Греки назывались в эпосе то ахейцами, то данайцами, то аргивянами. Все народности, проживавшие в Северном Причерноморье, назывались у греков скифами. Всех, кто прибывал на Русь с Запада, восточные славяне называли немцами – вероятно, потому, что те не могли разговаривать славянской речью и были для славян немыми. А свой язык был для славян «язык словенеск» – словесный (язык означало на древнерусском и «народ»).

7. Самосознание – вроде бы более присущее этносу свойство. Этнос должен осознавать свое отличие от других, свою общность. Но для больших народов это свойство проявляется отчетливо только на его окраинах. В центральных областях, откуда до границ и не добраться, люди могут жить веками, не имея контакта с чужими для осознанного противопоставления себя другим. Да и не всегда в условиях контакта противопоставление акцентируется. Белорусы западных областей на вопрос об их национальности часто отвечали: «мы тутэйшыя» (здешние), или «вясковыя мы» (деревенские), либо называли себя то русскими, то поляками (в зависимости от ситуации). Самосознание может отличаться от определения по другим признакам. Я уже упоминал, что ощущаю себя русским, но по паспорту (советскому), родству и восприятию меня другими я еврей. Некоторые исследователи обращают внимание на то, что самосознание – «явление вторичное, производное от объективных факторов», и отказывают ему в ранге «решающего свойства этноса».

8. Религия – то, что сплачивает людей в конфессиональные общности, нередко совпадающие с этническими, и одновременно является разделительным признаком этносов: поляки – католики, русские – православные. Еще сильнее людей одного и того же языка религия часто разделяет: в Югославии славяне одного языка давно разделились на три этноса: сербы (православные), хорваты (католики) и боснийцы (мусульмане). С другой стороны, немцы-католики и немцы-протестанты не стали двумя этносами, так же как французы-католики и французы-гугеноты. Стало быть, религия важна как признак этноса, но она то сплачивает людей в этносы, то нет, то разделяет этносы, то нет.

9. Экономика – признак, подобающий только нации (по исходной логике рассуждения, идущей от нации к этносу), но возможный при расширительном толковании и для этноса: общность не как связи, а как сходство экономических показателей. Но и это далеко не всегда налицо.

10. Государство – еще один объединительно-разделительный признак, обладающий теми же качествами. Многие национальные государства объединяют в основном людей одного языка, культуры, религии (Франция, Дания, Швеция, Норвегия, Польша). Но есть государства, которые объединяют по несколько, даже по много этносов, – Россия, Индия, в прошлом – Австро-Венгрия, Османская империя. А есть государства, которые разделяют один и тот же этнос: Сербия и Черногория, Албания и Косово, некоторые считают, что таковы Германия и Австрия, Румыния и Молдавия. Я уж не говорю о случаях, когда этнос разорван между инонациональными государствами: курды, живущие в Ираке, Турции и Иране.

11. Раса – признак вроде бы опознавательный. Но опознать по расовым признакам национальность можно лишь иногда, по контрасту с окружением в результате дальней миграции. Евреев по типу лица, носа, глаз можно выделить в России потому, что, происходя генетически от населения аравийских степей, евреи сильно отличаются своим физическим типом от славянского населения Восточной Европы, но в Италии и Испании отделить евреев от местного населения, испытавшего в Средние века сильное влияние арабов, почти невозможно. И наоборот, русские с севера и русские с Кубани и Дона сильно отличаются друг от друга. Совершенно невозможно отличить русского от украинца, белоруса или поляка. Анализируя средние параметры населения, можно выявить тонкие отличия, но в каждом индивиде они неуловимы: индивидуальные расхождения далеко перекрывают различия средних. На Кубе живут разные расы, но все они, включая негров и мулатов, – кубинский этнос. В Мексике и Перу часто уже трудно различить, кто индеец, кто португальского или испанского происхождения, кто метис, хотя там есть и сохранившиеся чисто индейские племена. Даже среди евреев нет расового единства. Несмотря на длительное отсутствие сильных примесей, среди евреев есть голубоглазые, есть блондины с веснушками, много рыжих, хотя среди родственных арабов таких почти нет (вероятно, это результат нашествия в XIII и XII веках до н. э. из Европы в Палестину и Египет так называемых «народов моря»). Наибольшая расовая чистота наблюдается на окраинах материков (Норвегия, Корея), все остальное население сильно перемешано.

Итак, ни один из признаков, выдвигавшихся на роль этнических показателей, не является ни достаточным для этнического различения, опознания и определения, ни необходимым для него. Он может быть определяющим, может и не быть.

Но если каждый по отдельности не решает, то, возможно, нужно брать все признаки вместе, а если нет всего набора, то нет и этноса. Но коль скоро каждый признак в отдельности не обязателен, то и все вместе тем более не обязательны. Тогда быть может, следует взять какую-то часть набора? Но какую именно часть? Сколько признаков и какие?

Ведь если исходить из обозначенной выше ситуации, то годится любой набор! Это значит: то одно, то другое сочетание, то третье. Похоже, что так. Но тогда какое-то строгое определение просто невозможно. Где же для него основа? Невозможно ясно указать, в каких случаях, с какими сочетаниями признаков есть этнос, а в каких его нет.

В начале XX века в этом духе высказался немецкий марксист Карл Каутский, очень ясно и трезво мысливший: «Национальность – это общественное отношение, которое постоянно меняется, которое при разных условиях имеет различный смысл – словно Протей, постоянно ускользающий из наших рук, когда мы хотим его схватить».

Солидарность. На мой взгляд, этнос – это реальность, но прежде всего это категория социальной психологии. Этнос связан с чувством солидарности или по крайней мере с его ожиданием от индивидов. Нет его – не о чем разговаривать. Но чувством солидарности несомненно обладают и другие социальные общности – класс, сословие, партия, профессия, возраст, даже состояние здоровья.

Так вот, в отличие от других видов солидарности, этническая солидарность направлена на воспитание или поддержку идеи обособления отдельного социального организма, со всеми классами и слоями, со своим особым управлением, со своей территорией и народонаселением (достаточными для самообеспечения и обороны). Имеется в виду независимое государство или по крайней мере автономное образование. Всякий этнос, имеющий государственное оформление, дорожит им. Всякий этнос, не имеющий его, лелеет мечту о нем. Если такой мечты нет, нет этноса. Таким образом, этнос – это категория не биологии и не социологии, а социальной психологии.

Споры о том, являются ли евреи отдельным этносом, шли долго. Те, кто отрицал это, ссылались на отсутствие единого языка и вообще его утрату. Противники ссылались на цементирующую роль религии. Изгнанные две тысячи лет тому назад из Палестины, евреи молились, повернувшись в сторону Иерусалима, а на праздниках твердили формулу: «Сегодня здесь, а завтра в Иерусалиме». По прошествии двух тысяч лет сохранившие свою идентичность собрались в Палестине, отвоевали свою землю и создали государство Израиль. Доказали свое существование как этноса.

Противоположный случай я вижу в Белоруссии. Там стремление к национальной самостоятельности никогда не было сильным. В Белоруссии это всегда был только вопрос национальной культурной элиты – очень тонкого слоя, к тому же изрядно прореженного сталинскими чистками. Масса населения оставалась к этому вопросу равнодушной. Белорусский язык был языком деревни, а деревенская жизнь утратила привлекательность, социальные идеалы ориентировались на жизнь городскую. «Союзная республика» была сформирована искусственно, в большой мере для показухи. Все население говорило и говорит на русском языке, только с белорусским акцентом и небольшой примесью белорусских слов – на «суржике». Белорусский язык – это язык радио и некоторых газет. Мой покойный друг, белорусский писатель и страстный белорусский патриот, дома, в семье, говорил по-русски.

В Западной Белоруссии, в городе Гродно, вскоре после войны было открыто около десятка школ, все русские, одна из них – польская и одна – белорусская. В этой белорусской школе только один из нескольких параллельных классов был действительно белорусским. Когда польскую школу закрыли, ее сделали русской. Потом передумали и 1 сентября объявили, что школа будет белорусской. Услышав об этом, белорусы, родители с детьми, ринулись к дверям. Директор велел запереть двери. Родители с детьми стали прыгать в окна. Так белорусы продемонстрировали свою «приверженность» родному языку.

Демонстративное стремление Белоруссии объединиться с Россией опирается на равнодушие народа к своей особой (нерусской) национальной идентичности. Для национальной элиты это может быть неискреннее стремление (политический маневр), но для народа Белоруссии выбор между двумя перспективами диктуется исключительно соображениями экономической и политической природы.

Иное дело Украина. Там идея национальной самостоятельности всегда теплилась, и по крайней мере западная часть страны говорит по-украински и стоит на страже своей «самостийности».

Итак, в основе этнического самосознания лежит идея самостоятельной очень-очень большой семьи, обладающей отдельной территорией. Пусть эта самостоятельность и будет относительной (ныне полная независимость от международного сообщества недостижима и не нужна).

В заключение я бы хотел сказать, что белорусский, да и еврейский примеры (если брать не только евреев Израиля, а большинство евреев мира) показательны в одном отношении. Они показывают, что замыкание в рамках этнической идентичности не является непреложным и неизбежным. Замечательный историк И.М. Дьяконов показал, что на Древнем Востоке массы людей, при всей приверженности своему языку, пребывали в неопределенном, диффузном этническом состоянии. Нынешний мир, похоже, движется к такому же положению. Негры в Вашингтоне, евреи в Нью-Йорке, индусы в Лондоне, турки в Берлине, алжирцы в Париже, таджики в Москве, русские в Риге то порождают конфликты, то сосуществуют в гармонии с коренным населением, но не уезжают, медленно ассимилируются, внося свой вклад в местную культуру и быт, и все вместе демонстрируют взаимопроникновение и взаимопереплетение этносов в беспрецедентном прежде масштабе. Не станет ли мир будущего одним многоэтничным мегаполисом? И сохранятся ли в таком мегаполисе этносы в своем нынешнем виде?

Будучи русским еврейского происхождения, находясь на стыке двух этносов, я, быть может, острее многих ощущаю зыбкость этнических рубежей. И учусь понимать, что у человека есть ценности помимо его принадлежности к этносу и что некоторые из них, пожалуй, выше этнических.

Написано в 2011–2013, не публиковалось