3. Пять барьеров к признанию

К старости приходит признание. В нынешних фундаментальных науках настоящее мировое признание приходит, только если удалось напечатать результаты своих трудов на английском языке. Ведь такое признание означает их широкое распространение среди коллег. Из моих 390 печатных работ (это к 2008 году) около 120 напечатано за рубежом, в основном на английском и немецком, но есть работы и на испанском, французском, польском, словенском и других языках. Это почти треть. Монографий у меня 21 [теперь уже 37], из них за рубежом напечатано 8 [теперь уже 10, а считая с Украиной 14]. Вроде бы сетовать на судьбу не приходится. Но это глядя со стороны.

Я уже писал о цензурных фильтрах советского времени. Ныне рогатки с внутренней российской стороны исчезли, но четче проступили барьеры с той стороны бывшего железного занавеса. Я буду говорить лишь о книгах, потому что статьи менее заметны и не столь престижны.

Во-первых, далеко не все, что вы хотели бы опубликовать, интересно за пределами России. Там есть свои запросы. Часто эти запросы совершенно не совпадают с вашими, сформированными вашей традицией, вашей научной школой. Эти запросы фильтруют ваши работы. Поэтому критики не раз отмечали, что есть три Клейна – один отечественный, другой англоязычный, третий – немецкоязычный. Все три пишут о разном. Соединились они только в Словении: там переводили почти все. Теперь соединились и на родине. Но не в англоязычном мире.

Второй барьер. Мало напечататься на английском. Надо напечататься в хорошем издательстве с хорошей сетью распространения. Скажем, мою книгу «Введение в теоретическую археологию», очень важную для меня, напечатали в Копенгагене на английском языке и отдельным томом, но как приложение к солидному журналу «Акта Археологика». А это значит, что книга не поступает в магазины, а приходит лишь подписчикам журнала.

Третий барьер – языковой. Перевод дорого стоит, издательство готово его оплатить (плюс гонорар), если издание окупится. А это либо сенсационные открытия (скажем, для археолога – находки золотых украшений), либо научный скандал, либо абсолютно новая тема. Обычный даже очень серьезный вклад не имеет шанса на повышенное внимание. Предпочтут своих. Мою «Археологическую типологию» издали в Оксфорде, но взяли переводчицу подешевле. Она не владела как следует ни археологической проблематикой, ни русским языком. Расчет был на то, что я все поправлю. Я начал это делать, но в самом начале работы был арестован (шел 1981 год), в тюрьме мне делать корректуру, разумеется, запретили. Книгу издали без меня, так как дело мое было затеяно КГБ и издатели боялись, что я ухожу из обычной жизни очень надолго. Но первый приговор был отменен, второй был помягче, и я вышел через полтора года. Когда я взглянул на вышедшее издание, впору было проситься назад в тюрьму от стыда.

Разумеется, можно самому написать книгу на английском или немецком – я же читал лекции на обоих этих языках. У меня хорошее произношение, но в моей фразеологии можно обнаружить русизмы. Это нравилось моим венским и американским студентам – записав лекции на диктофон, они воспротивились их правке: говорили, что так они лучше запоминают. Но вряд ли это понравится редакторам. Нужна обработка носителем языка, а это тоже деньги.

Четвертый барьер – стилистический. Чтобы иметь больше шансов напечататься за рубежом, нужно писать так, как пишут они: экономно, желательно с юмором, многое упрощая, избегая длинных предложений, глубоких экскурсов и детализирующей полемики. Мы так не привыкли.

Пятый барьер – мода. Там каждое десятилетие – два появляется очередная мода на новый методологический подход, на некую философскую новацию, и такие книжки сразу принимаются в печать, издаются и становятся на полки у входа в университетскую библиотеку, чтобы за ними далеко не ходить. Если нет охоты гнаться за такой модой, шансов на успех меньше.

Да, я известен на Западе, пожалуй, больше многих других российских археологов. Но у меня есть внутренняя неудовлетворенность – может быть, от нескромности. Мне за восемьдесят, и ощущение такое, что мои основные достижения так и не были оценены в научном мире, мои главные идеи по-прежнему не использованы. На родине они в значительной части не востребованы, а на западе их не знают. Знают меня, но не знают моих идей.

Какой из этого вывод? Для меня – сожалеть, что был недостаточно энергичен. А для более молодых? Мне кажется, публиковаться на иностранных языках всерьез можно, либо если уехать на Запад очень надолго и переучиваться (некоторые мои коллеги так и поступили, но тут есть свои издержки), либо создавать возможности публикации на иностранных языках (прежде всего на английском) здесь. И продавать российские произведения на запад. Мне кажется, это свободная ниша для издательского бизнеса. Трудная, но перспективная.

№ 3 (22), 17 февраля 2009