3. Работа по-английски?

В «лихие девяностые» я проработал полгода в Даремском университете. Это один из трех университетов Англии, где есть система колледжей (Кембридж и Оксфорд на юге, Дарем на севере). Дарем – небольшой городок, который, собственно, весь работает на университет – как и Кембридж. Большая часть колледжей и кафедр расположена за городом или на его окраинах, в специально для них построенных зданиях, но часть кафедр располагается на городских улицах, в том числе и кафедра археологии (department of prehistory). Полгода я выходил из спального корпуса колледжа (колледж Сент-Мери’с) и шел по шоссе, а затем по улочкам к огромному каменному мосту через ущелье, в котором протекает быстрая речка Уиф. За мостом показывался огромный и знаменитый Даремский собор, строительство которого началось еще при норманнах, а завершилось в готическую эпоху (собственно, этот долгострой так и не был закончен – башни остались без остроконечных завершений). Затем я сворачивал направо на узенькую улочку и подходил к трехэтажному зданию кафедры (сейчас, как я слышал, она переехала в другое здание). У каждого преподавателя был свой кабинет. У меня – тоже. Я никогда не имел его на родине – ни до того, ни после.

Конечно, это был разительный контраст с Ленинградом-Петербургом, где все студенты и все преподаватели кафедры археологии ютились (и до сих пор ютятся) в двух комнатах, одна из которых по совместительству является административным кабинетом (в нем восседают две лаборантки, они же секретари кафедры), а вторая – камеральная лаборатория и депозитарий, и в обеих идут также занятия со студентами.

Поразил и стиль работы англичан. Я привык в Ленинградском университете и особенно в Институте археологии (ИИМКе), что священно только время лекции или доклада, а в остальное время все прогуливаются по коридорам, обмениваются новостями и мнениями, в любое время можно обратиться к любому коллеге. Он всегда рад оторваться от занятий и поболтать часок. Работают же люди не «на работе», а дома. В Англии не так. Дома отдыхают, а все книги держат у себя в офисе. В коридорах пусто: все сидят по своим кабинетам. Когда я постучался за чем-то в кабинет преподавателя Мэтью Джонсона (ныне профессор), он выглянул с выпученными глазами, как если бы я его разбудил среди ночи. Он был несказанно удивлен: это было ЧП. Потревожить кого-то во время его работы!

Я извинился и сказал, что у меня есть к нему один вопрос, который, надеюсь, ему будет нетрудно объяснить. Он спросил: «Это вопрос, требующий времени? Если нет, то через час тридцать у меня будет перерыв – несколько минут, и я смогу Вам ответить. Встретимся внизу в комнате отдыха. Если же на ответ потребуется значительное время, тогда давайте назначим встречу на завтра в 19:10. А сейчас прошу прощения, у меня работа». Даже не «срочная работа», а просто «работа». Этого достаточно, чтобы все понимали: его отвлекать нельзя. На первом этаже есть комната отдыха, там в регулярные перерывы перекусывают, пьют чай или кофе, обмениваются замечаниями с коллегами.

Рассказывают, что когда во время перестройки в ИИМК на пару недель был прикомандирован один англичанин, он сидел на своем рабочем месте, пока все гуляли по коридорам, играли в шахматы и обсуждали политические новости. Когда англичанин уезжал, сотрудники устроили ему обычную «отвальную» с вином и печеньем. В ответном слове англичанин сказал: «Меня чрезвычайно тронуло, что вы меня так дружески провожаете несмотря на то, что я не поддержал вашу забастовку!» (Возможно, это было в другом институте, а возможно, это просто анекдот, не помню).

Ничего странного, что нашу работу иностранцы могут спутать с забастовкой. Постоянные перекуры, обсуждения новостей общественных (так сказать, индивидуальные политинформации) и домашних, перемывание косточек коллегам и начальству, игра в шахматы (целые многомесячные турниры), чтение романов…

Здесь сказывается и национальный характер (к сожалению, ни систематичность, ни трудовая дисциплина не входят в число российских добродетелей), и заданные сверху условия. Наши институты и университеты вынуждены ютиться. Им отведены по одной или в лучшем случае по несколько комнат на каждый сектор, отдел, кафедру. Их так и строят. Заведомо ясно, что в таком секторе будут не только проводиться заседания, но и сидеть скопом все сотрудники, выгородив шкафами отдельные закутки. Никому и в голову не пришло запланировать отдельные кабинеты для каждого научного сотрудника, каждого профессора, доцента или ассистента. Я уж не говорю – для каждого лаборанта. Этакие офисные коммуналки – наследие советского быта. Экономия на науке.

Как всякая наша экономия, она выливается в колоссальные затраты. Ясно, что все часы, проведенные в этих коммуналках, выброшены даром, это не работа. А часы складываются в трудодни, а они умножаются на число сотрудников и на годы… Работать же приходится дома, там у нас и книги стоят, и компьютеры ждут, но работать приходится в свободное от «работы» время, и хорошо еще если администрация это понимает и не требует присутствия от звонка до звонка… Мы живем в перевернутом мире: работаем в свободное время, а в рабочее время – отдыхаем и развлекаемся.

Может быть, это непатриотично, но я мечтаю о том времени, когда все ученые у нас будут работать по-английски. Я готов пожертвовать возможностью справиться о чем-либо в любой момент у всякого. Посижу в своем кабинете и подумаю сам. Я это делаю и сейчас – дома. Да и всех призываю – подумать.

№ 16 (35), 18 августа 2009