14. Дилемма Веркора

1. Парантропы. В джунглях Новой Гвинеи была обнаружена популяция приматов, имеющих целый ряд признаков людей – они обращались друг к другу с чем-то вроде речи, изготавливали простейшие орудия из дерева и камня, но внешне больше походили на обезьян – с низким лбом, надбровными дугами, выдающейся челюстью, были покрыты шерстью. Не ископаемые – живые! Назвали эту породу парантропом (греч., около человека), скоро в прессе стали писать сокращенно – тропи. Их начали вывозить в Европу, где они неплохо размножались.

В западной науке пошла бурная дискуссия: что это такое – наиболее развитая порода обезьян или самая примитивная из живущих разновидность человека? Вопрос сразу же взволновал церковь: есть ли у них душа и можно ли распространять среди них христианство? (В свое время тот же вопрос об индейцах папа решил положительно: душа у них есть.) Вскоре капиталисты, исходя из бездушности тропи, стали приспосабливать их к труду у конвейера, не платя им ничего – как лошадям или собакам. Возмутились профсоюзы – это же гибельная конкуренция для рабочих! Между тем ученые не могли прийти к определенному решению – животные это или люди. С одной стороны, с другой стороны – дело грозило превратиться в вечную проблему. Один из левых интеллектуалов некто Темплмор надумал подстегнуть решение этого вопроса. Он еще более приблизил тропи к человеку – лично оплодотворил самку тропи (искусственно) и убил новорожденного, введя ему дозу стрихнина. Он убил своего сына ради блага всех тропи (и всех рабочих). Теперь вопрос о статусе тропи должен был решать английский суд – это умерщвление животного или убийство человека?

С этого начинается роман французского писателя Жюля Марселя Брюллера, писавшего под псевдонимом Жан Веркор. Во время войны писатель был главным издателем французского Сопротивления, а после войны – председателем Комитета писателей Франции. Роман был написан в 1952 году, в 1957-м вышел русский перевод, в 1970-м по роману был снят фильм.

Пресса оживленно обсуждала главную коллизию этого фантастического романа, ее возможные реализации в будущем: если вдруг обнаружится снежный человек или если мы полетим на другие планеты и встретим там менее развитое население, этаких примитивных людей (почему именно людей и почему менее развитое – оставалось гадать).

2. Восстание против гуманизма. Неожиданно более прагматичное и настоятельное оживление этого вопроса прозвучало в нынешней России, правда, без ссылок на Веркора. Популярный писатель Александр Петрович Никонов высказал в «СПИД-инфо» (№ 25 за 2009 год) идею, что младенцам с врожденными неизлечимыми болезнями психики, обреченным на судьбу тяжелых инвалидов-дебилов, незачем сохранять жизнь, что нужно предоставлять их родителям право на эвтаназию новорожденных. Одна из читательниц, родившая такого ребенка и выхаживающая его, поделилась своим возмущением с не менее популярной телеведущей Светланой Сорокиной, и та 28 декабря 2009 года поместила в своем блоге в «Живом Журнале» заметку об этом высказывании Никонова под названием «Люди и уроды». В заметке она довольно ясно намекала на то, что нравственным уродом является сам журналист, предложивший убийство неполноценных детей – вполне в духе гитлеровской расовой гигиены. В большинстве читатели блога в своих комментариях усилили пафос Сорокиной, осыпая Никонова прямыми оскорблениями: сам «дебил», «клинический идиот!», «фашист», «в суд на него!». Они считали, что логическим продолжением должна быть идея избавляться от престарелых родителей…

В том же ключе выдержаны яркие статьи Е. Дылевой в «Росбалте» и в «Новой газете»: «„Милосердный“ неонацизм» и «Гуманная улыбка палача».

Меньшинство указывало, что у Никонова больше гуманизма, чем у его противников, поскольку он призывает избавить от мучений и детей и родителей, когда человек еще не сформировался. Чем прекращение жизни зародыша в аборте отличается от прекращения ее сразу после рождения? Ведь дети этого рода целиком зависят от родителей и все равно не смогут жить, когда те умрут. Они обречены на дом инвалидов – и какой дом, каких инвалидов! А вопрос об эвтаназии взрослых встает, лишь когда мучения ужасны и беспросветны или сознание все равно навсегда отключено. Никонова же, говорят его сторонники, возненавидели за то, что он пробил ханжескую политкорректность и режет правду-матку.

Общественная коллегия по жалобам на прессу объявила публикацию Никонова профессиональной ошибкой журналиста, потому что, придав выступлению скандальный характер, он должен был сознавать, что «унижает и наносит оскорбление чувствам людей, которые уже сделали свой выбор и воспитывают детей инвалидов». Тем самым он «грубо нарушил правила профессиональной этики, закрепленные в Кодексе профессиональной этики российского журналиста и Декларации принципов поведения журналиста, утвержденной Международной федерацией журналистов». Редакция должна была сопроводить статью Никонова редакционным или авторским материалом, излагающим другие точки зрения. А не сделав этого, она разделяет ответственность за нарушение профессиональной этики.

Через месяц после статьи Сорокиной, в конце января 2010 года, состоялись прямые дебаты Никонова с главным детским реабилитологом России Евгением Теодоровичем Лильиным в передаче «Клинч» на радио «Эхо Москвы». Лильин отстаивал необходимость выхаживать таких детей, оказывать интенсивную государственную помощь таким родителям, привел цифры: таких детей (не только даунов, но дебилов, имбецилов, идиотов и т. п.) у нас 574 тысячи на пенсии, а еще столько же пенсии не получают. Это более миллиона! Лильин указывал на возможности внешней коррекции синдрома Дауна (после операции выглядеть дети будут как нормальные), адаптации их к некоторым видам труда.

Опрос по стране, сообщил ведущий Бунтман, дал следующие цифры. На вопрос, гуманно ли помогать их выхаживанию в больнице или дома, ответили положительно 33 % опрошенных, отвергли такую идею 26, а 41 не смогли сделать выбор. Никонов уверен, что, оказавшись непосредственно перед лицом такой страшной ситуации, они бы тоже отказались воспитывать такого ребенка. Действительно, по статистике 85 % родителей сдают таких младенцев государству (а 10 лет назад сдающих было 95 %). И он считает такой выбор оправданным. Аудитория «Эха Москвы» отреагировала иначе – 70 % поддержали Лильина, около 18,7 % – Никонова. Ну, это особая аудитория, более интеллигентная.

Вопрос действительно серьезный и болезненный, а проблемы далеки от удовлетворительного решения. Возмущение разгневанной публики понять можно, и гнев ее во многом оправдан. Но заявления многих, что здесь и обсуждать нечего, неверны.

Для Никонова это не случайное выступление. В ряде своих книг он развивает тему об издержках гуманизма, который укрепляет солидарность общества, но в своих крайностях противоречит эволюции, основанной на конкуренции и выживании наиболее способных. Никонов издевается над филантропией, которая поддерживает жизнь слабых за счет ослабления сильнейших и успешных. Он критикует христианство особенно за поощрение бедности и убогости. Он презирает социализм как учение об обществе, в котором уравниловка и плановое хозяйство тормозят любой прогресс.

Эта позиция не нова. Основоположник эволюционизма англичанин Герберт Спенсер был кумиром буржуазии XIX века, развивая в основном эти идеи, получившие название «социального дарвинизма». Позже схожие идеи отстаивал американец Самнер. А те социальные дарвинисты, которые перевели свои рассуждения в русло расовой гигиены и евгеники, двигались действительно к нацизму.

В нашем обществе и в наше время идеи эти востребованы. Это определено, с одной стороны, кризисом социалистической экономики и слабостью развития капитализма в нашей стране, с другой – национальными противоречиями бывшей метрополии с окраинами (ныне соседями): те и другие спорили, кто у кого был на иждивении. Сказывается и внезапное засилье церковников, противоречия между призывами к филантропии и бросающимся в глаза стремлением верхов церкви к роскоши и богатству.

Перед лицом этих противоречий поневоле начинаешь задумываться, нет ли в идеях Никонова здорового зерна и все ли в нашем гуманизме гуманно.

3. Оценка позиций. Никонов с его сторонниками (каждый пятый на «Эхе» – это не так уж мало, а по России – две пятых, почти столько же, сколько противников) прав в том, что жизнь такого ребенка за малыми исключениями оказывается чередой мучений, не говоря уж о том, что жизнь родителей просто загублена, а часто и семья разрушена. Прав он и в том, что генетики должны бы выработать и применять средства предупреждения зачатий, генетически осужденных на катастрофическое потомство. В тех случаях, когда нет возможности вовремя предупредить, он предлагает разрешить аборт в любой момент беременности и даже сразу после нее. Включать ли в этот период «постнатальный аборт», зависит от того, с какого момента признавать человека человеком. Это тот самый вопрос, который поставил Веркор. Только в отличие от Темплмора Никонов реально никакого младенца не убивал.

Более того, с гитлеровцами его и его сторонников равнять никак нельзя. Там тех, кого признавали неполноценными, предписывалось умерщвлять в любом возрасте в массовом порядке, варварскими методами. Несомненные люди объявлялись недочеловеками (Untermensch), неполноценными признавались не только психически больные, но и иные расы, сексуальные меньшинства. Здесь же речь идет всего лишь о некотором расширении сферы аборта, и не аборта вообще, а лишь по медицинским показаниям.

Если уж сравнивать, то скорее со спартанцами, по легенде, сбрасывавшими со скалы неудачных новорожденных. В меньшей мере это походит на обычай, чрезвычайно распространенный в Китае до самого недавнего времени, а последствия его ощущаются в Китае еще сейчас. Как сообщил в своих лекциях по радио авторитетный экономист Е. Ясин, там ныне нехватка невест, огромное превышение численности мужчин. А причина та, что население в массовом порядке убивало новорожденных девочек, потому что пенсий и бесплатных всеобщих медицины и образования в Китае нет, а содержать родителей должны сыновья.

Лильин прав по-своему. Он как врач обязан прилагать все усилия, чтобы спасти как можно больше жизней, улучшить состояние больных хотя бы немного, помочь тем, кто страдает, терпит мучения. Это он и делает, и делает блестяще. Он подвижник и энтузиаст своего дела. Хвала ему. Светлана Сорокина всей своей деятельностью отстаивает гуманизацию нашей жизни, она усмотрела в высказываниях Никонова грубость и цинизм, холодный и трезвый расчет в деле, в котором требуется теплота и сочувствие, осторожность и трепет. Очень многие солидаризируются с ней, и это радует.

На мой взгляд и «Спид-Инфо», и «Эхо Москвы» в поисках остроты вывели над всей дискуссией непозволительные заголовки. Заметка Никонова в «Спид-Инфо», с которой все началось, называлась «Добить, чтоб не мучился». «Эхо Москвы» назвало свой «Клинч» «Имеют ли право на жизнь больные дети?». Конечно, имеют. О чем тут спорить? Это не должно обсуждаться. Тон и сравнения Никонова действительно коробят своим цинизмом. Далее, Никонов все время говорит о дебилах. Но грань между ними и просто детьми со слабыми способностями неуловима, потому что дебилизм – это самая легкая степень поражения мозга у олигофренов, и как раз дебилов-то педагоги и медики неплохо адаптируют к жизни. Мы неоднократно наблюдаем, как некоторые дебилы делают неплохую карьеру и становятся нашими начальниками. Хуже с неизлечимыми кретинами и идиотами.

Никонов предоставил самим родителям решать, пресечь ли жизнь несчастного новорожденного. А нужна ли родителям такая свобода? Это ведь груз тяжкой моральной ответственности за акт, который может в каком-то смысле рассматриваться как убийство, и его предлагается возложить на потрясенных родителей, к тому же далеко не всегда виновных? Виновны, если пьяное зачатие, наркотики и т. п., но ведь случается рождение такого плода и просто так, по неудачному сочетанию хромосом! Затем нужно учесть, что у роженицы длительным воздействием гормонов вырабатывается особая нежность и любовь к выношенному дитяти, как ей пойти на такие радикальные меры! Она успела полюбить свое неудачное дитя! Нам трудно усыпить собаку или кошку, а тут собственный новорожденный ребенок!

4. Что делать? Я понимаю, что вступаю на очень опасную стезю, потому что страсти кипят нешуточные. Но попытаюсь сформулировать мысли, которые, если и не всех устроят, то могли бы быть положены в основу дальнейшего обсуждения.

Очевидно, что, во-первых, нужно резко усилить помощь государства тем родителям, у которых есть такие дети, которые их уже воспитывают, и тем домам инвалидов, которые успешны в реабилитации подобных питомцев. Безусловно, никакие намеки на необходимость уничтожении таких детей не должны выдвигаться – и сам помысел такой должен рассматриваться как кощунство. Во-вторых, на мой взгляд, нужно ввести государственную норму, государственную рекомендацию по проведению аборта по медицинским показаниям (предстоящее рождение олигофрена, страдающего синдромом Дауна и т. п.) в любой момент беременности, чтобы ответственность за пресеченную жизнь лежала не на родителях, а на медицинской комиссии. В-третьих, этим родителям должна быть оказана максимальная помощь в обеспечении новой беременности и нового рождения или усыновления ребенка, на что нужно выделить средства и силы.

Разумеется, такое решение – это страшная трагедия для тех, кто в нее вовлечен, но и жизнь такого ребенка и семьи с таким ребенком тоже трагична, и если можно этого избежать с санкции государства и общества, то это должно рассматриваться как меньшее зло для всех.

Многие религии и государства отвергают аборты вообще, но по медицинским показаниям их признают. Особенно агрессивны выступления против абортов в США. Но вот недавнее исследование Стивена Левита, увенчанное престижнейшей премией (отражено в книге «Фрикономика», переведенной в 2007 году и у нас). Американцев поразило, что постоянный рост тяжких преступлений против личности с 1994 года сменился в стране резким падением этой преступности. Левит доказал, что падение это вызвано тем, что за двадцать лет до того в США были легализованы аборты. В тех штатах, где это было сделано на три года раньше, на тот же срок раньше началось падение преступности. Потенциальные преступники из неблагополучных семей просто не родились. Это поддержало идею абортов несмотря на многие минусы – вред для здоровья и т. п.

А здесь речь идет также о пресечении рождений тех детей, которые по биологическим причинам несут несчастье семье, да и сами обречены на жизнь с недоразвитым сознанием. На жизнь, которую никто не пожелал бы ни для своего ребенка, ни для себя самого.

5. Границы аборта. Пункт преткновения – «постнатальный аборт», пресечение жизни новорожденного при явной, зафиксированной медиками физиологической катастрофе. А здесь встает этот самый вопрос – кого считать человеком. Совершенно несомненно, что человек принадлежит к миру животных, и всякий человек – животное, он есть животное с самого начала жизни – с зачатия, с первого же деления клеток зародыша. Зародыш – это уже животное. Но когда оно становится человеком? Еще в утробе? Вряд ли. Религия решает вопрос упрощенно – Бог вдувает душу живу, но когда именно? Тут можно вести теологические споры: по одним взглядам, с момента зачатия, по другим – на 14-й неделе беременности или на 101-й день…

Наука не может исходить из гипотезы о боге и душе. Как известно, даже в первый год жизни ребенок очень мало отличается по своим способностям от детеныша шимпанзе. Но имя, сходство с родителями, одежки, игрушки, наша любовь окружают его и делают его в нашем представлении человеком. Его человеческие качества – только в потенции, в наложении на него будущих, мыслимых качеств и свойств. Но они определяют все. А если этого будущего нет или оно печальное?

Понимаю, что в каком-то смысле привлечение романа Веркора ужесточает шокирующий аспект проблемы недопущения катастрофических рождений. Олигофрены и даже просто новорожденные оказываются сопоставлены с промежуточными звеньями эволюции, с «недочеловеками», как нередко говорят. Я не хотел бы употреблять здесь этот термин: он оброс расистскими коннотациями. В применении к олигофренам, даунам и подобным я считаю оправданным называть их ущербными или недоразвитыми людьми, потому что в умственном отношении они застывают на уровне 4–7-летнего ребенка, а когда взрослый человек застыл на этом уровне, это, конечно, ущербность и недоразвитость.

Что же до любых младенцев, то перед нами в антропологическом смысле еще не вполне человек. По теории рекапитуляции (или биогенетическому закону) Геккеля, онтогенез повторяет стадии филогенеза. Антропологи говорят о разных стадиях приближения к человеческому состоянию в ходе антропогенеза (то есть филогенеза) – через ряд промежуточных звеньев, но также и в ходе онтогенеза (индивидуального развития ребенка). Чем ближе к зародышу, тем больше животного, меньше человеческого. Насколько человеческий облик зависит от энкультурации, от воспитания (и, следовательно, от способности воспринять его), видно в казусах детей-маугли, выросших без контакта с людьми, – они вполне животные и даже уже не способны к очеловечению (для этого есть свое время, и оно упущено).

До 22-й недели развития плода включительно аборт официально разрешен, стало быть, до этого срока зародыш (здоровый зародыш!) официально не считается неприкосновенным – еще не считается человеком, хотя он и живой. Но если плод явно аномален и ребенок родится обреченным на ужасную судьбу, стоит ли ограничиваться 22-й неделей для аборта?

После этого времени аборт может производиться в чрезвычайных обстоятельствах по медицинским показаниям (тогда он называется искусственные роды). При этом ребенок часто погибает – ситуация та же. В большинстве случаев можно выявить непоправимые мозговые аномалии и уродства (делающие жизнь невыносимой) еще задолго до рождения, и очень желательно нацелить эту службу на как можно более раннее предупреждение.

Но если плод, извлеченный при таких родах (фактически аборте), оказался явно катастрофически ненормальным – стоит ли биться над тем, чтобы сохранить ему жизнь? Гуманно ли это? А если плод доношен и родился таким же? Он еще очень мало отличается от плода в утробе по своей приближенности к человеку в антропологическом смысле. Если он явно и бесповоротно (особенно по формированию мозга) ненормален, распространить ли на него право медиков решать вопрос о его судьбе? Вот это и есть те вопросы, о которых зашел спор и которые зависят от проведения грани между плодом и ребенком в данной культуре, в данной исторической ситуации.

На мой взгляд постановка этой проблемы не должна никого оскорблять. К выжившим детям обсуждаемые предложения не относятся. Как не относятся всякие будущие абортивные меры к тем детям, которые избежали аборта. Очень хорошо, если все прошло удачно. Но было бы странно, если бы родители восприняли как оскорбление в свой адрес рекомендацию аборта другим потенциальным родителям, стоящим перед такого рода выбором.

То же и родители даунов и кретинов. Они сохранили своим детям жизнь и воспитывают их, жертвуя собой – это подвиг. У них были свои резоны на это, и он вписывается в лучшие традиции гуманности. Только не надо ожидать, чтобы все считали такое решение приемлемым для себя, не надо требовать от всех такого героизма, мешать другим принять другое решение. Не забудем, что очень многие в такой ситуации сдают своих детей в детские дома. Значит, не прикипели душой. Не надо запрещать обсуждение этой темы. Ведь никто и не предлагает родителям-подвижникам умерщвлять их любимых детей, страдающих синдромом Дауна и олигофренов. Речь идет о том, как поступать тем, у кого родился даун или олигофрен. Как быть с теми, кому еще только предстоит родиться и стать дауном или олигофреном. Можно ли это предотвратить?

Вполне очевидно, что точное определение грани между человеком и животным, между плодом и ребенком очень условно и зависит от согласования мнений специалистов разного рода – биологов, медиков, философов и антропологов. В конечном счете – от голосования уполномоченных специалистов. Более того, по-видимому, оно для разных жизненных надобностей может быть разным. Но именно в нем – решение проблемы.

6. Тропи как люди. А как решили эту проблему в Англии, по роману Веркора? Суд постановил, что человеческий статус определяется наличием религиозного духа, который проявляется в целом ряде действий – от ритуалов до каннибализма. И хотя ритуалов у тропи не было найдено, а каннибализм проявлялся не у них, а у папуасов, которые лакомились мясом тропи, тропи были признаны людьми. Значит, Темплмор – убийца собственного сына? Нет, закон ведь обратной силы не имеет. В момент умерщвления, как заявил адвокат Джебсон, жертва еще не являлась человеческой личностью. Ведь тропи стали людьми только в момент оглашения приговора.

Написано в январе 2009, не публиковалось