7. Махинации с диссертациями и смысл жизни

Уже после публикации откровенной переписки с мастером по изготовлению диссертаций на продажу он продолжал бомбардировать меня письмами («ТрВ» № 61). Вот продолжение и, надеюсь, завершение этой переписки. Здесь есть и лесть в мой адрес, и попытки обелить себя, но постепенно беседа выходит к смыслу жизни.

Я в эту сумасшедшую жару валяюсь дома и от безделия очередной раз читаю Вашу книжку про археологическую типологию. И очередной раз восхищаюсь. Имею ведь я право Вами восхищаться? По-моему, это мое личное дело. Хотя может стать и общественным.

Так вот, интересно, Лев Самойлович. К нам на кафедру пришла диссертация, которая исполнена под руководством К-го. И я немедленно подготовил отрицательный отзыв. Послал лаборанток, чтобы его заверить. И на этом успокоился. Но я ошибся в диагностике. К-му, конечно же, следовало дать по морде. Вот я и дал. Но девушка-дессертантка-то тут при чем? Поэтому я выкрутился вот каким образом. Мы, де, рассматривали на заседании кафедры не ту диссертацию. А другую. Перепутали. Карапет ошибся. Соответствующая бумага и отправлена в институт. Правильно ли я сделал? Как Вы считаете?

Простите, я не знаю ни К-го (и в чем его вина), ни девушку, ни диссертацию, ни ситуацию. Поэтому ничего не могу сказать.

Ну, дорогой Лев Самойлович!

Он же меня (в свое время) с работы выгнал. И мне было довольно плохо. Так я, что, должен быть ему за это признателен? Конечно же, я с этим отзывом поступил импульсивно и не по-джентельменски. Но, учитывая обстоятельства, я попытался их исправить, чтобы не нанести никому никакой травмы. И, вообще, сводить счеты некрасиво. Тем более с пожилым человеком, у которого умерла жена и он остался один.

Мне даже неловко.

Попробую объяснить. На нашем заседании докторского философского совета специалист и автор книг по синергетике заявила, что с ее профессиональной точки зрения работа совершенно безграмотна. И это, черт знает, что. Я попросил слова, прекрасно понимая, что работа отвратительна. Однако был отзыв от некоего института этнологии из М. А там написано, что диссертация совершенно безграмотна. И это так. Даже бросается в глаза. В отзыве сделано примерно 185 замечаний. Защитить такую работу не было решительно никаких шансов. Все были склонны голосовать против. Что и произошло. Председатель совета профессор Н. огорчается, но ничего поделать не может. Я решил ему помочь. Вылез на трибуну и говорю, что видел и слышал много околонаучной бредятины, но такой, как этот отзыв, не слышал никогда. Отзыв, с моей точки зрения, совершенно некомпетентен. А дальше все произошло по отработанному сценарию. Я был назначен председателем счетной комиссии, подменил бюллетени, заполнили протокол, чтобы не было более чем двух голосов против. Так оно и произошло. Девушка защитилась.

Вот так у нас наука делается. И это – правда жизни.

Вы пишете, чтобы меня подразнить? Да, конечно, если бы я был в совете, Ваши штучки бы не прошли. Более того, я принял бы все меры, чтобы Вас в совете больше не было.

Я ведь пребываю в совете, потому что очень благожелателен. И меня за это высоко ценят. Вашу позицию я прекрасно понимаю. Она с научной точки зрения совершенно справедлива. Но не до конца. И вот почему. Пребывая членом совета, я полагаю, что эти написанные идиотские диссертации при любых обстоятельствах должны быть защищены. Человек же мучился и старался. Надо же ему помочь? Как Вы думаете?

Когда вор крадет, а бандит убивает, они же очень стараются и мучаются. Надо же им помочь? Как вы думаете?

При любых обстоятельствах эти идиотские диссертации должны быть выброшены на помойку, диссертанты тоже, а сверху на них – члены совета. Я до этого дожить не надеюсь, но, чтобы дожило следующее поколение, готов сделать все, что в моих силах.

Ну, знаете ли, дорогой Лев Самойлович! Вы до этого уже дожили. И, кажется, давно. Меня окружает огромное количество научных ничтожеств, которых вовсе не я создавал. Так если я создам еще парочку им подобных, то что изменится? Люди как люди. Попадаются и приличные.

Это типичное оправдание всякого преступника (я их видел достаточно там, где я был). Множество ничтожеств создается из единиц и парочек. А создаете их Вы и Вам подобные. Каждый ссылается на то, что не он один. Приличных среди них и вас нет по определению. Потому что приличные так не мыслят и на других не ссылаются. Если изгнать из науки Вас, то, конечно, почти ничего не изменится. А если за Вами изгнать второго, то изменится чуть больше. А если это проводить последовательно, то изменится ситуация.

Но поймите меня! Я вовсе не думаю, что занимаюсь наукой в диссертационном процессе. А просто помогаю людям устроиться в жизни. Я не вижу ничего недостойного в этой позиции. Ведь я делаю людям только хорошее. Так за что же Вы меня осуждаете? Они же довольны и счастливы. И мне от этого хорошо.

Главарь банды тоже всего лишь помогает людям своей банды (кстати, «людьми» в воровской среде зовут только воров) устроиться в жизни. Он делает им одно хорошее. Они довольны и счастливы. Не без выгоды для него.

Этой ситуации не изменить. Тут такие, как Вы, просто бессильны. Они что, о науке думают? Не думаю, я уж на них нагляделся. Тем не менее наши ученые советы, типа в-го или б-го, регулярно этим занимаются. Они в этом заинтересованы из своих соображений. Мне эти соображения совершенно безразличны. Лишь бы людям было хорошо. Полагаю или надеюсь, что у Вас просто временное пессимистическое настроение. Оно завтра пройдет. А все эти диссертации завтра будут спущены в унитаз. И памяти от них не останется. А Ваши книги останутся навсегда. Так чего же еще хотеть?

Просто я разборчив, а вы – нет. Точнее вы разборчивы по-своему. «Лишь бы людям было хорошо» – я сначала думаю: каким людям. Если ворам, то я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы им было хорошо. Я хочу, чтобы им было плохо, а остальным хорошо. В этом основная разница между нами. Все дело в том, на какой стороне вы себя ощущаете. Вы – на одной, я – на другой.

Для Вас науки нет, а есть имитация науки. И Вы в ней с удовольствием участвуете. А для меня есть Наука, и она есть вне зависимости от того, что мы делаем. Не она от нас зависит, а мы оцениваемся в зависимости от того, причастны мы к ней или нет, сделаем ли мы что-то для нее или нет, запачкаемся ли мы, ввязываясь в ее искажение или имитацию.

«Все эти диссертации», конечно, «будут спущены в унитаз». Дело, однако, в том, что вместе с ними будут спущены туда же их авторы – как фальшивые, так и истинные. Вам это все равно. А мне не все равно. Я хочу, чтобы мои потомки и ученики могли мною гордиться. И чтобы мне не было за свое поведение стыдно сегодня. Чтобы никто не имел права написать мне то, что я пишу Вам.

Ну знаете ли, дорогой Лев Самойлович. Видимо, у меня такая манера жизни и поведения. Никому и никогда не следует мешать. И я не убежден, что ее следует менять. Людям же в результате же очень хорошо. И людям приятно. Ну и слава Богу. Повторяю, а что я дурного сделал?

То же самое повторял покойный Щ., который стибрил у меня текст статьи. Клейна же от этого не убудет, говорил он. Клейн даже гордиться может, что у него крадут, а не у других. За что он на меня обозлился? Что я дурного сделал?

Если человек на N-ом десятке жизни этого не понимает (не хочет понять), то объяснять бесполезно.

Кому «очень хорошо»? Ворам и мошенникам, которым не место в науке. А Вы их проводите в науку, стелете им дорожку, приговаривая: «Не я, так другой кто-нибудь». Это всегдашнее самооправдание преступников. Нужно исходить из другого: «По крайней мере, не я. Сам не сделаю и другому помешаю». Тогда число их по крайней мере уменьшится. Это и есть моя позиция.

Ваш Щ. был облит общественным презрением. Я не могу себе представить, как человек может жить в подобном психологическом состоянии. Вот он и умер.

Видите ли, как у меня получилось. Наукой заниматься я уже, наверное, разучился. А, может, никогда и не умел. Вы ведь сами мне говорили, что как ученый я весьма поверхностный. Раз Вы так считаете, то, наверно, это и в самом деле так оно и есть. Но все же одного у меня не отнимешь. Попи. еть я умею практически перед любой аудиторией. И книжки умею писать занимательные. Людям нравится. Так что каждый делает лишь то, на что способен.

У нас прошло очередное заседание совета. Диссертация отвратительна. Но это не повод и не причина, чтобы топить диссертантку. Когда мне предложили выступить, то я выступил весьма комплиментарно с целью склонить всех членов проголосовать «за». И так оно и произошло. Мне вовсе не пришлось подтасовывать бюллетени. Все было в полном порядке. А вот Вы говорите, что меня следует вывести из совета. Так, за что же?

Вывести из совета Вас следует именно за то, что хоть «диссертация отвратительна. Но это не повод и не причина, чтобы топить диссертантку». А что тогда есть причина? Что она вам не дала? Или не заплатила? Вы и Вам подобные превратили науку в лавочку. Вот за это самое. Каждого в отдельности и всех вместе. «Попи. еть» перед аудиторией – это тоже не наука, а шутовство. Шуту же место в цирке или балагане. Или при царском дворе, где ему то ли объедки бросят, то ли на кол посадят.

У ученого, который борется за истину, есть противники и соратники. У Вас нет соратников, а есть только подельники и собутыльники.

Щ. умер во время еды. Живя, он тужил только о том, что разоблачен и нельзя ловчить и мошенничать дальше. Да, Щ. был облит общественным презрением. А чем его следовало обливать?

Вы меня заставляете думать и объясняться по поводу каждого Вашего очередного художества, и все это весьма однообразно. И бесполезно. Это очень напоминает психологию пьяницы, который ищет собеседника, чтобы тот отговаривал его. Не затем, чтобы бросить пить, а просто психологически ему так комфортнее. Кто-то ему сострадает, заботится о его будущем, вот он вроде и бросается в очередной запой с обеспеченным тылом. А у меня много более нужных и полезных дел. А времени мало. Увольте.

Ну, Лев Самойлович, у меня же были самые добрые намерения. <…> Я никому не желаю зла. И то, что Щ. умер во время еды, у меня всего лишь может вызывать грусть. Но уважения тоже не добавляет. Потому что это было подоночное поведение. Что до моего поведения, то я никого никогда и ни в чем не обокрал. Не было ни необходимости, ни потребности. Я Вам уже говорил, что в науке вовсе не борюсь за истину. А борюсь за интересы людей.

«Самые добрые намерения» – заработать любым способом. Что тут думать? Я уже ответил.

Извините. Я очень рад, что у нас образовалась такая дружеская переписка. <…> У нас через десять дней начинается новый учебный семестр. И я начинаю его с курса археологии. И в очередной раз перечитываю Ваши «Археологические источники», чтобы подготовиться. Ничего лучшего в области археологии я в жизни не читал. Я надеюсь, что если донесу это до студентов, то будет хоть какая-то польза.

Снова о Щ. Мне просто интересно – как можно умереть во время еды. Она, что, была ядовитой?

Нет, просто остановилось сердце.

Вы что, серьезно? Не пугайте меня так. <…> Я сильно встревожен.

Да что ж тут пугаться? Обычная внезапная смерть. Он выпивал, был чересчур энергичен, не берегся, имел основания по многим поводам волноваться. Все думал, что ему остается 20 лет. А ему было за 60. Обычная история. Это даже больше среднего возраста дожития мужчин в России.

Как говорят в Одессе, умер-шмумер, лишь бы был здоров. Меня сильно встревожило Ваше сообщение об остановке сердца. Я плохо понимаю, что это такое. Надо поглядеть в Интернете. Но, независимо ни от чего, очень надеюсь, что обойдется. Я просто примеряю эту историю на себя. Я тоже очень энергичен (как выразилась одна моя приятельница, во мне больше энергии, чем в десяти Днепрогэсах), выпиваю, совершенно не берегусь, и у каждого из нас всегда найдутся основания волноваться. И мне уже тоже за 60.

Просто в возрасте после 60 (учитывая среднюю продолжительность жизни в России) нужно быть готовым к уходу в мир иной каждый день. Завтра. Сегодня.

А я готов. Потому что мотивация к жизни утрачена. А так работать, как Вы, я не умею. Выдохся на дистанции. А чем заниматься – неясно.

Впервые за все время Вы сказали нечто серьезное. Работать, как я, совсем не трудно, если перед тобой стоят четкие цели. Все дело в целях и ценностях. Если их нет, то увещевать бесполезно.

А у меня нет целей. И так мне печально и одиноко. Жена ушла, отняв все деньги, дети не посещают. Внуков у меня нет. Живу один в огромной заброшенной квартире. Правда, с котом. Ученики порой навещают. Наверное, я всем надоел. Если честно, я растерялся в жизни.

А Вы не думаете, что именно отсутствие высоких целей и ценностей делает Вас по мере старения все менее интересным для людей? Махинации с диссертациями и прочие подобные штучки могут привлечь на время заинтересованных, а потом им хочется забыть свою связь с Вами. Наличие денег привлекает тех, кто только их и ценит. Это тоже на время. Объединяет по-настоящему и надолго высокая цель, единство ценностей. Наличие достойной референтной группы. Но ее выбирает личность.

Боюсь, что Вы правы почти во всем. Но не до конца. Конечно же, я рискую стать менее интересным людям. Но ведь я же помогаю своим аспирантам защищаться. И делаю это совершенно бесплатно. И диссертации они пишут сами. А мои диссертационные махинации уже канули в прошлое. Лекции студентам я читаю, они меня обожают. Пока. А если я перестану быть интересным, то буду продолжать лежать и читать книжки. Тоже неплохое занятие.

Сайт trv-science.ru, «Гайд-парк», рубрика «Бытие науки», 2010–2011