12. Великороссия и Россия – что больше?

Парадоксы топонимики. Топонимика (наука о названиях местностей и географических объектов) в части, касающейся стран, полна парадоксов. «Великая Греция» находится не в Греции, а в Италии. Так называли не Грецию, захватившую окрестные земли и разросшуюся на все Средиземноморье, а всего лишь территорию греческих поселенцев (колонистов) в Италии. «Великая Швеция», по мысли шведского археолога Туре Арне, находилась в России, точнее на Руси. Так в 1917 году он назвал свою книгу о древностях викингов на территории России. Это вызвало возмущенные отклики советских ученых: он объявил русские земли колонией Швеции! Но Арне не был ни дураком, ни провокатором. Он вовсе имел в виду шведские колонии не в смысле «завоеванных викингами стран», а лишь как территории, заселенные викингами в ходе разнообразных стратегий проникновения – где военного, где торгового, где по договорам.

Великороссия по названию должна быть больше просто России. Но она меньше и составляет лишь ее часть. Так получилось, что когда Киевская Русь распалась, разные ее части стали получать разные названия, и Великая Русь отделилась от Малой Руси, а еще образовались Белая Русь и ныне забытые Черная (по реке Неман) и Красная (Галичина), а позже возникла и Новая (Новороссия). С превращением великокняжеской власти в царскую был связан рост национального самосознания и борьба за международный авторитет, что привело в XVI веке к грецизации названия государства, которая стало называться не Русь, а Россия (термин сформировался в Византии под влиянием библейских упоминаний народа рос). Коль скоро русские земли побывали в разных государствах, пережив разделение, язык и культура тоже разделились, и сложились три восточнославянских народа, которых всех вначале именовали русскими (торжественно россами), но с уточнениями: великороссами, малороссами и белорусами. Со временем все они оказались под одной государственной властью.

Империя и колониальная политика. Между тем царская Россия, захватывая все новые и новые окрестные земли, одни завоевывая, другие присоединяя дипломатическими мерами, быстро превратилась в империю. Часть указанных обозначений вошла в официальный царский титул (при Алексее Михайловиче – «всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец»). Территория малороссов занимала в Российской империи окраинное положение и называлась соответственно Украина. Поскольку малороссы не раз претендовали на национальную независимость и самостоятельность, то их часто и называли украинцами, и это название, не носившее пейоративного оттенка, стало самоназванием (выведение самоназвания от неких «укров», провозглашенное ультранационалистами, – это, конечно, дурной анекдот). Тем самым подчеркивалось, что малороссы – не русские, а особый народ. По этим и по другим причинам (притязания имперского центра на русификацию окраин, непризнание малороссов-украинцев отдельным народом) «русские» стало именем только великороссов, и название «великороссы» перестало употребляться в живом обиходе.

Среди присоединенных земель были не только восточнославянские, но и места обитания неродственных народов, с чуждыми религиями и образами жизни. Одни из этих народов и стран удавалось русифицировать, крестить и заселить русскими хотя бы не полностью, другие так и остались отдельными народами, живущими под российской властью. Все они за редкими исключениями (финны, временами поляки, часть среднеазиатских ханств) не получили никакой автономии, а растворились в русских губерниях. Местная элита вошла в русское дворянство.

От других империй (кроме разве Османской и Австро-Венгерской) Российская отличалась тем, что ее колонии территориально к ней примыкали, а от обеих из названных империй – тем, что значительная часть колоний была гораздо ниже метрополии по своему социокультурному развитию. Что облегчало русификацию.

Предпосылки развала. Поскольку большевики, борясь за лидерство в революции, не могли опереться на мощный рабочий класс (такого попросту не было), а крестьянство во многом шло за эсерами, для большевиков огромное значение имела опора на национально-освободительные движения окраин России. Лозунгом, который давал им такую опору, было национальное самоопределение народов, то есть разрушение империи. Так же как большевики пожертвовали победой в мировой войне, они поставили на кон и судьбу империи. Для себя они не зарекались ни от войн и военных побед, ни от расширения своего государства. Но, выиграв на этих лозунгах Гражданскую войну, они оказались перед необходимостью как-то выполнять данные обещания. В результате, собрав под своей властью образовавшиеся самостоятельные государства (правда, не все), они в 1922 году под видом Советского Союза восстановили империю – с единым войском, полицией, дипломатией, партийно-государственной властью.

Но эта империя уже не была разделена на губернии – в ней была сохранена структура самостоятельных республик и других национальных образований. Конечно, это были совершенно фиктивные республики, целиком подчиненные единой партийной диктатуре. Это была безусловная империя, но стеснявшаяся своей имперской сути и старавшаяся сделать вид, что она совсем не империя, а, совсем напротив, союз свободных государств. На это выделялись огромные средства, в национальных якобы государствах строились национальные академии наук, оперные театры, библиотеки, музеи, собирались парламенты. Так что формы будущих государств были созданы, и в любой момент в случае ослабления центральной власти их можно было наполнить реальным содержанием (что впоследствии и произошло). Таким образом, основа разрушения советской империи была заложена еще в 1922 году.

Лучшим доказательством того, что все эти национальные академии, театры и прочие учреждения были фиктивными, было то, что в центральной республике – русской – таких учреждений, отдельных от центральных, не было создано. Зачем? Все их функции отлично выполняли по совместительству центральные учреждения. Вначале, когда еще шла унаследованная от революции борьба с русским великодержавным шовинизмом, отсутствие отдельных институций в РСФСР можно было подверстать к этой борьбе, но уже с конца 1930-х годов эта политика сменилась упором на воспитание патриотических чувств в русском народе, все более интенсивное, но при этом русских учреждений не возникало. Патриотическую и русификаторскую политику вели центральные учреждения.

По отношению к национальным республикам эта политика выражалась в сочетании и чередовании двух противоположных тенденций: одна – поощрение развития национальных традиций, другая – борьба с сепаратистскими искушениями. Для гарантии местные элиты время от времени полностью вырезались и сменялись. Иногда репрессировались и депортировались целые народы.

Следствия национальной политики. Падение советской власти означало разрушение империи. Ослабленная империя собиралась превратиться в рыхлую конфедерацию, но в страхе от провалившейся попытки путча союзные республики рванулись во все стороны, поспешив отколоться. Империя разом лишилась своих территорий, захваченных за три века, и свелась к допетровским границам. Национальные образования более низкого статуса (автономные республики, края и области) остались в составе России, но автономия их укрепилась. Теперь приходится их задаривать и задабривать – выдавать им крупные дотации, пестовать их элиту, предоставлять ей преференции даже на всей остальной территории империи.

На собственно русских территориях это вызывает недовольство. К оппозиционным силам (демократам, имперцам-реваншистам, консерваторам-монархистам с хоругвями, левакам-коммунистам) добавились националисты. Часть из них следует в кильватере за имперцами, консерваторами-клерикалами или коммунистами, но большей частью они образовали самостоятельную силу, ориентированную на окончательное разрушение империи и построение отдельного чисто русского государства, выдвигая лозунги «Хватит кормить Кавказ!» и «Россия для русских!».

Вот они-то и припомнили, что в России, сохранившей советскую имперскую структуру, русские, теперь уже составляющие больше 80 % населения, в отличие от бывших «младших братьев», не представлены в государственных структурах ни своей Академией наук, ни своими национальными общественными организациями и учреждениями, аналогичными национальным образованиям различных автономных республик. Призывы к дружбе народов они воспринимают как рецидив большевистской «интернациональной» политики и забвение национальных интересов большинства, призывы к толерантности – как потакание чуждым нравам и паразитизму инородцев. Они с болью переживают истощение генофонда и падение рождаемости. Они боятся наплыва некультурных и неквалифицированных мигрантов, меняющих облик больших и малых городов. С негодованием отвергают они наименование граждан нового государства как «россиян». Они отстаивают свою национальную идентичность как русских, то есть в сущности великороссов.

Правительственные идеологи, видимо, стремятся раздробить эту массу по разным политическим платформам, кого-то из них привязать к имперцам-государственникам типа Проханова или Жириновского, другую часть – к православным фундаменталистам и монархистам, к консервативно-клерикальной платформе, третью – к коммунистам, которые издавна освоили националистическую фразеологию (тут фронт широк: от Зюганова до Удальцова и Лимонова).

Осторожные прогнозы. Можно ожидать, что сторонники либеральной и демократической платформы, ориентированные на общемировые ценности, на гражданские права, в ближайшее время перестанут отшатываться от русских национальных проблем и увидят в оппозиционном национализме много целей, общих со своими. И это уже видно в некоторых акциях Каспарова и Навального. В самом деле, и демократическая интеллигенция с ее либеральными ценностями и основные сторонники русской национальной идеи находятся в явной оппозиции к нынешней власти, равно не желают возвращения коммунистов и холодно относятся к социалистической утопии. Реализация прав народа на самостоятельное национально-государственное существование и отречение от колониальных амбиций равно удовлетворяют обе стороны. Здоровье народа – борьба с алкоголизмом и наркоманией, реальная, а не показная помощь молодым работающим семьям – благодарная задача для обеих сторон, а для этого необходимо выявлять существующие недостатки, а не воспринимать их как русофобию (чем грешат некоторые националисты). Обе стороны могут прийти к консенсусу относительно решительного ограничения незаконной и беспорядочной миграции. Миграция должна быть ограниченной (дабы не составлять конкуренции собственному населению), нормированной, состоять из квалифицированной рабочей силы, рассеивать приезжих по стране для быстрейшей их ассимиляции. Разделение властей и передача контроля над финансами регионам решили бы задачу региональных обид и конфликтов.

Полагаю, что и националистам есть о чем подумать для привлечения сторонников. При обсуждении судьбы России как государства не избежать вопросов о его составе – ведь есть много русских областей, где массово проживают другие народы, не составляющие большинства. Как с ними быть? Придется продумывать вопрос об уважении меньшинств – и не только национальных.

Я думаю, что серьезный и важный разговор предстоит о составе русского народа. Кто вправе считаться русским? В этом вопросе далеко не все националисты делают ставку на измерение черепов и проверку генов. Многие согласятся с либеральным пониманием, что общая историческая судьба и чувство солидарности, а также язык и культура определяют нацию, и в каждой нации есть люди разного этнического происхождения.

Великороссы – это и поморы, и казаки, и чалдоны (первые русские Сибири), не говоря уж о народах, растаявших на нынешней коренной русской территории – куда девались меря, мурома, мещера, весь, чудь, голядь и прочие? А никуда не девались. Они стали русскими. Великороссия вполне сравнима с Великобританией, в которую входят англичане, шотландцы и жители Уэльса. Великобритания не утратила величия, лишившись своей огромной империи. Вот и Великороссия будет по крайней мере не меньше Великой России.

Опубликовано на интернет-портале Полит. ру в октябре 2012